— Я… да я еще лучше…
— Возможно… если бы ты родился машиной. Но ты был человеком. Имел человеческий облик. У тебя были глаза, волосы, губы. Линда не может этого не помнить, Квент. Ты должен был настоять на разводе. Понимаешь, если бы тебя только искалечило взрывом, она бы о тебе заботилась. Ты бы в ней нуждался. А так — ты независимая, самостоятельная единица. Линда тщательно притворяется. Надо отдать ей должное. Она старается не представлять тебя сверхмощным вертолетом. Механизмом. Шариком сырой клетчатки. Тяжело же ей приходится. Она тебя помнит таким, каким ты был.
— Она меня любит.
— Жалеет, — беспощадно поправил Толмен.
В жужжащем безмолвии красный индикатор полз по глобусу. Ферн украдкой облизал губы. Далквист, сощурясь, спокойно наблюдал за происходящим.
— Да-да, — сказал Толмен, — смотри правде в лицо. И взгляни в будущее. Есть и компенсация. Для тебя будет удовольствием пользоваться всеми своими механизмами. Постепенно ты даже забудешь, что когда-то был человеком. И ты станешь счастливее. Потому что этого не удержишь, Квент. Это отходит. Еще какое-то время можешь притворяться, но в конце концов это утратит значение. Научишься довольствоваться тем, что ты только машина. Увидишь красоту в машинах, а не в Линде. Возможно, это уже случилось. Возможно, Линда понимает, что это случилось. Знаешь, пока еще ты не обязан быть честным с собой. Ты ведь бессмертен. Но мне такого бессмертия даром не нужно.
— Вэн…
— Я-то по-прежнему Вэн. А вот ты — машина. Не стесняйся, убей нас, если хочешь и если можешь. Потом возвращайся на Землю и, когда увидишь Линду, посмотри ей в лицо. Посмотри на нее, когда она не будет знать, что ты ее видишь. Тебе ведь это легко. Вставь фотоэлемент в лампу или еще куда-нибудь.
— Вэн!… Вэн!
Толмен уронил руки вдоль тела.
— Ладно. Где ты?
Молчание ширилось, а в желтом просторе жужжанием трепетал невысказанный вопрос. Вопрос, тревожащий каждого транспланта. Вопрос о цене.
Какой ценой?
Предельное одиночество, мучительное сознание того, что старые узы рвутся одна за другой, что вместо живой, теплой души человека остается уродливый супермозг?
Да, он задумался — этот трансплант, бывший Барт Квентин. Он задумался, пока гордые, мощные машины, составляющие его тело, готовились мгновенно и энергично ожить.
Изменяюсь ли я? Остался ли прежним Бартом Квентином? Или они — люди — считают меня… Как в действительности относится ко мне Линда? Неужто я… Неужто я… неодушевленный предмет?
— Поднимись на балкон, — сказал Квентин. Его голос звучал удивительно вяло и мертво.
Толмен подал быстрый знак. Ферн и Далквист оживились. Они полезли вверх по лестницам, находящимся у противоположных стен салона, но оба предусмотрительно прикрепили свои канаты к перекладинам.
— Где это? — вкрадчиво спросил Толмен.
— В южной стены… Ориентируйся по звездному глобусу. Ко мне подойдешь… — Голос умолк.
— Да?
Молчание.
— Ему нехорошо? — окликнул сверху Ферн.
— Квент!
— Да… Примерно в центре площадки. Я скажу, когда подойдешь.
— Осторожно, — предостерег Далквиста Ферн. Он обмотал свой канат вокруг поручня площадки и стал бочком подвигаться вперед, глазами обшаривая стены.
Одну руку Толмен высвободил, чтобы протереть снаружи запотевшее смотровое стекло. Пот градом лился по его лицу, по всему телу. Призрачный желтый свет, от которого мороз шел по коже, жужжащее безмолвие машин, которые должны были бы оглушительно реветь, — от всего этого невыносимо напряглись нервы.
— Здесь? — крикнул Ферн.
— Где это, Квент? — спросил Толмен. — Где ты?
— Вэн, — сказал Квент с мучительным, неотвязным страданием в голосе. — Ты ведь не всерьез это говорил. Не может так быть. Это же… Я должен знать! Я думаю о Линде!
Толмен содрогнулся. Он облизал пересохшие губы.
— Ты машина, Квент, — сказал он непреклонно. — Устройство. Сам ведь знаешь, я никогда не попытался бы убить тебя, если бы ты все еще был Бартом Квентином.
И тут Квентин рассмеялся резким, устрашающим смехом.
— Получай, Ферн! — прогремел он, и отголоски загудели, загрохотали под сводчатым потолком. Ферн вцепился в поручень площадки.
Это была роковая ошибка. Канат, привязывающий его к поручню, оказался западней, так как Ферн не сразу увидел опасность и не успел отвязаться.