И вот, незадолго до полуночи, когда зашла луна, на степь и притихшую стоянку работорговцев опустилась египетская тьма безлунной августовской ночи с бездонной россыпью звезд. Готовясь к операции, старший лейтенант Антонов взял к себе в подручные двух «диких» амазонок Мелиссу и Фотину, которые и так смотрели ему в рот. Расстриженная жрица Храма Зверей Фаина нашептала на всех троих заклятье от собак, после чего старший лейтенант с этой «разведгруппой» уполз проверить, насколько хорошо аварский молодняк несет на часах службу. При себе старший лейтенант имел только нож и автомат АКС-74 с НСПУ, а амазонки и бывшая жрица – по ножу и короткому мечу.
То ли аварский молодняк действительно нес службу из рук вон плохо, то ли смотрели часовые в основном за тем, чтобы не развязался и не удрал полон, но примерно минут сорок спустя старший лейтенант и его подручные благополучно вернулись в расположение основной части разведывательного батальона, притащив с собой спеленутого как младенец пленного. Пленный оказался тюркоязычным, и после нескольких вопросов, заданных старшим сержантом Джурабаевым для доходчивости поочередно на казахском и узбекском языках, тут же начал каяться и колоться, каяться и колоться.
– Дух, – сплюнув, сказал старший лейтенант Антонов, – он и в Африке дух.
В принципе, ничего нового пленный рассказать не мог, только уточнил некоторые нюансы расстановки постов. Дежурили на часах авары десятками, при этом внимание и в самом деле уделялась пленным, а не окружающей степи, в которой по ночам бродят злые ведьмы-алмасты и мужчины-упыри, которые пьют кровь и сосут костный мозг у бедных заплутавших в ночи авар, но их, мол, можно отпугнуть амулетами и огнем ярко пылающего в ночи костра.
Рассказывая это, молодой обрин испуганно косил то на Коломийцева, то на Антонова, то на Джурабаева, а потом переводил взгляд на толпящихся чуть поодаль и тихо переговаривающихся амазонок, которые виделись ему темными силуэтами на фоне звездного неба. Наверное, он принял их за ночных упырей и ведьм-алмасты, которые прямо сейчас начнут пить его кровь и сосать костный мозг. Разумеется, никто ничего подобного делать не собирался, но с жизнью обрину расстаться все равно пришлось, пусть и не так экзотически. Просто одна из амазонок перерезала обрину горло, отпустив черную душу прямо в ад.
Дальнейшее было делом техники. Спешенные амазонки и разведчики окружили лагерь, ориентируясь на свет костров и подсказки оснащенных ночными биноклями командиров, из своих убежищ в балках выбрались и обе БРМ-К, на самом малом ходу занявшие позиции на вершинах двух ближайших к лагерю холмов, чтобы при необходимости своими фарами сразу осветить всю его территорию. Все было готово к спектаклю. Капитан Коломийцев поднял вверх сигнальный пистолет и выпустил в звездное небо осветительную ракету.
Шипящая звезда взметнулась ввысь, там с чуть слышным хлопком раскрылся парашют-отражатель, и, отбрасывая вниз конус бело-фиолетового света, ракета начала медленно опускаться на обреченный лагерь. Мгновение-другое спустя вспыхнули фары и прожектора подсветки боевых разведывательных машин, дополнительно заслепившие глаза так немилосердно разбуженным среди ночи обрам. Оставшиеся вне постоянно сужающегося круга света амазонки взялись за луки и на выбор принялись отстреливать мечущихся обров.
Несколько раз трассирующими пулями дудукнули в ночи автоматы, примененные там, где командиры обров попытались собрать их в кучу, чтобы дать отпор внезапному ночному нападению демонических, как им казалось, существ. Делу помогало еще то, что закованные в колодки пленники связанные лежали прямо на земле, и пули со свистом летели над ними. Оставались еще повозки с маленькими детьми, но инструктаж прямо запрещал стрелять хотя бы приблизительно в ту сторону, да и применялись автоматы крайне ограниченно, на охрану каравана в основном хватало и амазонок с их луками, стрелами и отточенными палашами.
Конец операции вылился в короткую рукопашную схватку, где разведчики, прикрывая сражающихся на клинках амазонок, стреляли уже почти в упор, глаза в глаза. Один за другим падающие ранеными и убитыми обры таяли как кусок льда, выставленный на солнцепек в знойной африканской пустыне. Сто обров, тридцать обров, десять обров, три обрина, ни одного обрина. Тишина. Только истошно ржет раненая шальной пулей лошадь, возится на земле ошарашенный сменой власти полон, да тяжело дышат только что вышедшие из кровавой схватки амазонки. Им, сцепившимся с врагом глаза в глаза, тоже пришлось заплатить свою цену. И хоть убитых среди них, Слава Отцу, не было, но семеро получили тяжелые ранения, а еще двадцать пять амазонок были ранены достаточно серьезно, чтобы покинуть строй на срок от недели до месяца, и это-то при магическом лечении.
Почти сразу же, как только прогремел последний выстрел и был добит последний обр, на окраине лагеря бело-голубым кругом вспыхнул портал, за которым жемчужным светом сиял рассвет иного мира, и оттуда толпой повалили совершенно непонятные люди, которые развязывали ошеломленных полоняников, поднимали их на ноги и направляли в сияющий мягким светом какой-то волшебный град. Другие люди (тот самый «стройбат») таскали трупы убиенных обров, собирали разбросанное оружие и заметали следы схватки. Пройдет еще два часа, настанет рассвет и в этом мире, но к тому времени ничего не должно напоминать о том, что здесь у колодца произошел жестокий бой.
Тогда же и там же. Добрыня, бывший вой князя Идара, а ныне аварский полоняник.
Случилось со мной чудо чудное и диво дивное, а ни сном ни духом. Той ночью, едва зайдет луна, я задумал бежать, и уже расшатал веревки на руках. Ждать больше было уже совсем неможно. Я знал, что еще день или два, и мы придем на окруженное водой место, которое ромеи называют Таврикой, а булгары и обры Кырымом, и бежать оттуда будет уже нельзя, можно будет только умереть, чтобы не стать ромейским рабом. Терпеть не могу это льстивое племя. Наш светлейший князь Идар слишком уж много их слушал, вот дослушался. Сам слышал, как обры рекли, что напасть на наши земли их подговорил сам ромейский базилевс Юстиниан. Говорят, слишком много власти взял князь Идар, отпуская антских воев вместе с булгарским ханом Заберганом порезвиться в ромейской державе. Теперь все должно быть просто. Презлым ответил на предобрейшее – смерти повинен.
Но попробуй дотянись до этого Юстиниана, когда мне сперва надобно спасти свою жизнь, чтоб донести поносные обрские речи до ушей князя Идара. Жаль, конечно жену мою молодую Забаву, но жизнь и честь у воя одна, а жен у него может быть много, тем более что Забава совсем обезумела после того, как обры взяли нашего сыночка за ножки да размозжили ему голову о коновязь. И тогда ее, рыдающую и простоволосую, взял в свой шатер проклятый старик Кучук-бий, будь он проклят, и начал утешать ее по всячески, по-бусурмански. Дал я себе тогда зарок – за безумие Забавы, да за жизнь сыночка Дубочка исполнить кровавую тризну, положив в бою сотню обров или даже больше, как дадут боги – длиннорукий покровитель воинов Перун, покровитель огня и железа Сварожич и пращур антов, склавенов и дулебов Даждьбог.
Но едва стемнело и в ночи засветила находящаяся на полуущербе луна, которую некоторые называют солнцем мертвецов, а некоторые марениным глазом, я сразу понял, что в степи вокруг нас чужие. Чужие и нам, антам, и обрам. Эти чужие ходили в степи на мягких лапах, смотрели прищуренным глазом на горящие костры и рассевшихся вокруг них обров. и я знал, что в их глазах обры были уже мертвее мертвых, хотя пока еще продолжали есть, пить и насиловать наших женщин. Желания тех, кто в степи окружил отдыхающий караван, были просты, яростны и понятны. Месть, смерть, победа. Неужто наши славные пращуры восстали из могил, чтобы отмстить за нас, своих потомков, ставших слабыми и неумелыми?
Когда луна напоследок залившая степь своим кровавым светом, скрылась за виднокраем, «эти» пришли в сам лагерь обров. Бесшумно, как пардусы, прошли мимо угасающих костров, свернули шеи двум зевавшим молодым обринам, а третьего, не дав даже пикнуть, живым утащили с собой. Хорошо скрали, мне было любо, в поляне я бы их взял. Был у нас на заставе один Мал, ходил по земле так, что на ней даже травинка не шелохнется.