Шарп протянул подзорную трубу Гальяне.
– У меня своя, – ответил испанец. – И что они там делают?
– Кто? Французы?
– Почему они не атакуют вниз по склону?
– А что делают те испанцы? – спросил Шарп.
– Ничего.
– Значит, они там и не нужны. Похоже, внизу лягушатников уже ждут. А там с ними уже заканчивают. – Шарп указал в сторону леса. – Вот туда я и пойду.
Мулы уже проскочили, и несколько погонщиков шли за ними, подбирая рассыпавшиеся лепешки. Шарп тоже подобрал одну и разломил пополам.
– Так мы, сэр, ищем восьмой? – поинтересовался Харпер, когда они направились к лесу.
– Да. Только сомневаюсь, что я их там найду.
Одно дело заявить о желании отыскать полковника Вандала, и совсем другое – отыскать его в этой неразберихе. Еще неизвестно, здесь ли вообще восьмой полк – они могли быть где угодно. Ясно, что какие-то французы находились за протокой, другие заняли холм, и еще какие-то за сосновым лесом, где били пушки. Шарп поднялся по песчаному откосу, спустился и оказался в тени деревьев. Гальяна, весь план которого, похоже, свелся к тому, чтобы держаться рядом с британцем, снова спешился – низкие ветви не позволяли ехать верхом.
– Тебе со мной идти необязательно, – сказал Шарп Харперу.
– Знаю, сэр.
– Я к тому, что это не наше дело.
– Там полковник Вандал, сэр.
– Его еще нужно найти, – с сомнением заметил Шарп. – Сказать по правде, Пэт, я здесь только потому, что мне нравится сэр Томас.
– О нем все хорошо отзываются, сэр.
– И это наша работа, Пэт, – сурово добавил Шарп. – Там дерутся, а мы солдаты.
– Выходит, дело все-таки наше?
– Конечно, черт возьми.
Некоторое время Харпер шел молча, потом спросил:
– Так вы, сэр, и не собирались нас отпускать?
– А ты бы ушел?
– Я же здесь, сэр, – сказал Харпер, уклонившись от прямого ответа.
Мушкетный огонь впереди усилился. Отдельные выстрелы, напоминавшие треск сухих веток под ногой, смолкли, и теперь лес вздрагивал от резких, гулких залпов, за которыми слышались пронзительно-тревожные крики трубы и ритм барабанов. Мелодия звучала незнакомая, и Шарп решил, что играет французский оркестр. Потом загрохотали пушки. Между деревьями, стряхивая иголки, засвистели пули. Французы били картечью, и воздух пах смолой и пороховым дымом.
Через несколько минут они вышли к колее, накатанной колесами орудийных лафетов. С десяток привязанных к деревьям мулов охраняли три красномундирника.
– Вы из Гемпширского? – спросил Шарп, увидев желтый кант.
– Так точно, сэр.
– Что тут происходит?
– Мы не знаем, сэр. Нам сказали охранять мулов.
Пошли дальше. Пушки стреляли уже постоянно, чередуясь с мушкетными залпами, но стороны еще не сблизились, потому что Шарп слышал и отдельные выстрелы, говорившие о том, что стрелковые цепи по-прежнему развернуты. Картечь и пули проносились по лесу подобно порывам ветра.
– Высоко берут лягушатники, – заметил Харпер.
– Как всегда, слава богу.
Шум боя нарастал по мере того, как они приближались к краю леса. Под сосной лежал мертвый португальский стрелок. Коричневый мундир потемнел от крови. Смертельно раненный, он, должно быть, приполз сюда, оставив на сухих иголках кровавый след. В левой руке солдат сжимал распятие, пальцы правой замерли на ложе винтовки. Чуть дальше, шагах в пяти от португальца, дергался и хрипел красномундирник с черной дыркой на мундире с желтым кантом.
А потом деревья расступились.
И Шарп увидел бойню.
Майор Браун шел на холм вместе со всеми, оставив лошадь внизу, привязанной к сосне. И он пел. У Брауна был прекрасный, сильный и чистый голос, принесший его обладателю немалую известность в гибралтарском гарнизоне.
Песня была матросская, ее часто исполняли сходившие на берег судовые команды, и для штурма Черро-дель-Пуэрко годилась не вполне, но майору нравилась.
– А ну-ка, подхватили! – крикнул он. – Что-то я вас плохо слышу, ребята!
И все шесть рот сборного батальона дружно поддерживали хором:
В мгновения тишины, последовавшей после припева, майор отчетливо услышал, как щелкнули на вершине холма «собачки» мушкетов. Он видел четыре французских батальона и подозревал, что за ними стоят другие, но эти четыре уже приготовились убивать и только ждали сигнала. Вперед подтащили пушку, и артиллеристы наклоняли жерло, чтобы стрелять вниз. Позади батальонов играл оркестр. Музыка звучала бойкая, под такую легче убивать, и Браун поймал себя на том, что его пальцы отбивают чужой ритм на рукояти сабли.