- Нет, так нет, была бы честь предложена. Браги много не пей, лучше молока спроси. Сопливым, вроде тебя, в самую пору.
- Что?! Ты кого это... - голос дал опять несолидного «петуха», но косматый спорить не пожелал. Брел уже вдоль стола, к своим. Много их там, тяжело придется, если что. Эх, где вы теперь, друзья верные?! Забыл уже Ярс, что такое быть одному - а может и вовсе не знал. С младенчества родня вокруг, после Гнездо как муравейник, любого злыдня в клочья порвут. Всегда была спина прикрыта и верное плечо рядом. Как у поскребышей в строю. А сейчас кому нужен?!
Тоскливо стало, вовсе одиноко, будто зимней ночью посреди леса. Хватанул от таких дум сразу полкружки, ядреный напиток скатился в нутро, а голова, вдруг, стала легкой. Будто бычий пузырь, какими ребятня играет. Краски ярче засияли, даже вонь горящего сала сделалась терпимей. Услышал новые звуки кроме криков и грохота кружек: ласковый перебор гуслярных струн. Потом уже игрока углядел, на скамье, у самого выхода. Грузный, бородатый, совсем не похожий на бродячих сказителей из Касты Скоморохов. Гусли хорошего дерева, струны щиплет небрежно, будто и не ждет себе слушателя.
- Приветствую славное общество, - сказал гусляр, натренькавшись вволю. - Да будет с вами мир и лад. Послушайте песни, сочиненные в долгих странствиях.
Голос его оказался звучным, а струны под пальцами запели на чудной рваный манер, вдогонку словам:
О славных делах минувших времен
Поведаю вам сейчас.
Кто сердцем горяч и духом силен,
Послушайте горький сказ.
Про храбрых героев, про подлость и ложь,
Про страх, что правды сильней...
Ярс хлебнул еще - теперь питье показалось горьким. Что же такое творится?! Будто сговорились все! Снова далекое прошлое, снова Позорная Битва и вновь не тем взглядом! Глупость предков представлена доблестью, дикие нравы выглядят достойнее порядка, принесенного Лигой. Кому-то снова хочется большой крови? Смущают людские умы, заставляют колебаться даже самых стойких!
- Зачем ты врешь, почтенный?! - вопрос прозвучал сварливо, будто у купцов-куркулей на ярмарке. Не сразу Ярс понял, что сам и вопрошает.
-З-зачем это... басни выдумываешь?! Не по правде так!
Спросил и сам обозлился - все теперь пялятся.
- Глядите, юному воину молоко в голову стукнуло! - голос косматого прозвучал негромко, но обернулся весь стол, кто-то хохотнул. Ладонь на палице сжалась до боли, но не время сейчас.
- Я с вами позже... - буркнул Ярс вполоборота, всем сразу, но смех лишь громче стал. Поднялся со скамьи, а пол вдруг сделался шатким, будто учебное бревно в Гнезде. Так заходил под ногами, что пришлось за стол ухватиться.
- Вот ядунова напасть, эта брага! Не дождетесь! - ругаться хотелось во всю глотку, но сдержал себя снова. Ни к чему людей смешить. Вдохнул-выдохнул медленно, представилось то самое бревно - по нему и пошел мягко, словно кот. Голова еще кружит, но тело послушно уже, и ноги не подвели. Гусляр игру прекратил, ждет молча.
- Вот и я! - объявил Ярс торжественно, одолев путь. Будто целое поприще пробежал.
- Так объясни мне, почтенный, зачем это... ну, понял, да?
- Ты назвал меня вруном, воин? Думаю, ты погорячился. Не угодно ли послушать еще песен, о делах сердечных и о веселье?
Вблизи гусляр выглядел моложе: розовые щеки, лоб без морщин, безмятежный взор. Глаза человека, живущего одним днем. Скомороший медальон - колпак в круге - тускло светится старым серебром, рядом ныряет под рубаху второй шнурок, да и по плечам навешено всякого. Обереги, не бубенчики шутовские.
- Не по сердцу мне твои песни! - сказал Ярс угрюмо, хоть и без злости уже. - Зачем народ баламутишь, а? Мало тебе, что раз опозорились?! В чем доблесть, если лбом о стену?! Мою касту по сей день в бахвалах числят, и Покаяние читаем!
- Меня зовут Оникс, - ответил гусляр тихо, будто не слышал сбивчивых речей. - Это не первое мое имя, но последнее. Оно лучше подходит человеку моего ремесла. Песня, огорчившая тебя, была сложена мною в землях Закатной Лиги, это слышно по ее ритму. Я говорил со многими людьми там и здесь, а потому заслужил право петь об этом. Как твое имя, воин?
- Это неважно. Я бы выдал тебя стражникам, но не люблю их еще больше, чем вас, краснобаев! Твоя каста высмеивает воинов, показывает эти представления... бахвалы и хваты...
- Я понял тебя, - теперь во взгляде певца отразилось сочувствие. - Ты обижен на весь мир, на его несправедливость, но не хочешь слышать правды. Ты слишком молод, воин. И в тебе многовато браги.