- Ведут, гляди, вон, вон! - толпа задвигалась жадно, подалась вперед.
Люди везде одинаковы, только те, у башни на шляхе, солидно себя держали, а здешние суетятся. Не столько мастеровые, сколько рвань городская, кому заняться нечем. Суровые стражники распихали толпу, повели коридором троих. Двух мужчин и женщину. Незнакомые лица, добротная одежда, медальоны серебряные: скоморох, знахарка, а третий вовсе из Касты Правителей. Суров тиун Перебельт - или просто все равны перед законом? Что такого могли сотворить эти трое вида вовсе не разбойного?! Женщину ноги не держат, бледна, сейчас свалится - стражники не дали. Подхватили, и вот уже прихвачена знахарка цепью к столбу. Глаза закатились, обвисла соломенной куклой. Скоморох оказался крепче, сам дошел, а правителя на помост пока не пустили. Другому человеку там место: узкое лицо, синий плащ, плосковерхий шлем. Сам волостной профос встал рядом с плахой, между крючьями и рогулинами. В руках, кроме бересты, короткая палка, вся перевита лентами. Синие и бело-зеленые. Жезл Подчинения - слышал Ярс о таком, а вот видеть не доводилось. Тоже из Лиги пришло. Человек с таким жезлом есть сама Власть, слово и дело тех, чьи цвета носит. Любой кроме тиуна и самого князя обязан покориться без слов. За неподчинение - смерть без суда, на месте.
- Мир вам! - сказал профос, и страшная палка в его руках качнулась вверх-вниз. - В день шестнадцатый месяца тайлет, лета две сотни пятого от Пришествия Порядка оглашается сие! Скоморох Буса и знахарка Рузина из града Залесье признаны виновными в составлении заговора против уклада жизни в княжестве, насмешках над сим укладом, дерзновенных речах против Установлений и самой Закатной Лиги! Признаны княжьими татями, врагами порядка и свободы! Приговариваются к очищению огнем! Знатный человек Трибор из града Залесье за оказание покровительства Бусе и Рузине признан княжьим татем! Приговаривается к четвертованию и отсечению головы! До казни сему преступнику будет вырван язык, тело его будет изодрано железными крючьями, а в раны будет влита горящая сера!
Показалось или нет, во взгляде профоса мелькнуло что-то. Не радость, но удовлетворение. Тиун со своей высоты глядит бесстрастно, однако кивает на каждое слово. Сам Трибор гордо встал, спина прямая, на губах усмешка даже. Силен духом, хоть и враг свободы! Будь надобность, Ярс его сам лупанул бы палицей и повязал - как давешнего разбойничьего брата - но всё-таки... сколько же внутренней крепости в человеке! И зачем такому приспичило покровительствовать болтунам?! Сообщники Трибору в подметки не годны: знахарка на цепи так и висит, скоморох приплясывает с улыбкой. Разум, видать, потерял со страху. Профос с помоста уже слез, Трибора ведут наверх, толпа шумит и волнуется.
Ярс встрепенулся - вынырнул вдруг из толпы человек в дорогой рубахе, расшитой алым. Тот самый, что вчера в калитку стучался. Подошел уверенно, рука протянулась к Зоряне ладонью вверх, губы зашевелились. Слов отсюда не слышно, но загадки нет - зовет девушку с собой. Широким жестом прочь указывает, прямо на тиуна. Зоряна бледна, зато Твердила покраснел от ярости, ладонь прижала дочкино плечо словно гиря. Не отпустит ни за какие коврижки! Вестовой и спорить не стал, канула расшитая рубаха обратно в толпу.
А на помост уже живодер залез. Холщовый балахон в бурых пятнах, лицо скрыто маской-личиной. Явно не воин, решивший податься в стражники - этим прикрываться не дают, чтоб назад ходу не было. Настоящий кат[2], матерый. Дернул Трибора за рукав, аж ткань треснула:
- Сымай рубаху и прочее, тебе уж без надобности!
- Лапы убери, - отозвался приговоренный, будто пса с дороги погнал. - Не тебе, быдло, меня пред людьми бесчестить! Бери свои крючья и терзай, а насмешек не потерплю!
Кат от такого напора лишился речи. Помедлил руку протягивать, а после стало не до того. Новый звук над толпой разнесся, совсем тут не уместный - хлопанье ладони о ладонь. Сам тиун хлопал, на закатный манер, улыбка напоминала сейчас оскал сытого зверя.
- Славно, славно, люди мои! Сердце радуется при виде эдакой храбрости и стойкости! Княжий тать Трибор не всегда был злодеем, и Каста Правителей могла им гордиться прежде! Сердце обливается кровью, когда посылаю столь славного мужа на лютую смерть, но закон превыше всего! Похлопаем же стойкому Трибору! Не жалейте ладоней, я вижу каждого!
Треск, сухой и частый, толпа хлопает неумело, у многих на лицах пот выступил. Приговоренный улыбается презрительно. Хотел что-то крикнуть, но не услышишь за треском. Тиун даже на ноги поднялся, оскал всё шире, потом и вовсе спрыгнул с помоста, прямо в толпу. Пошел сквозь нее уверенно и быстро - расступаются люди как масло под горячим ножом. Прямиком к Зоряне.