- А-а, это ты... а меня вот прихватило. Всерьез, кажется. Прости уж, брат по несчастью.
- Поесть тебя надо, - сказал Ярс хмуро. - Откуда силы возьмутся, если голодом себя моришь?! Сей же час притащу горячей похлебки!
- Да не лезет в меня. Словно кол в грудину забили, не продохнуть...
Ярсу будто снега горсть за шиворот просыпалась. Сразу все стало понятно, только сам себе отказался верить. Долго бузил у внутренней стены, пока не явился в землянку давешний волхв. Один на весь острог - и знахарь, и лекарь, и колдун. Согнулся тяжко, по стариковски, ухо коснулось груди больного.
- И чего звали-то? Кончается он, не видно разве? Лихоманка грудная!
- Ты говори, да не заговаривайся, - прищурился Ярс нехорошо. - Лихоманку сам вижу, а ты на то и знахарь, чтоб исцелить!
Хотел за грудки прихватить, да рука не поднялась - старец, все же.
- Ты меня голосом не стращай, варнак, - ответил жрец тихо и тоже без злобы. С грустью, пожалуй. - Меня не такие стращали, да всё цел. А товарища твоего один Сарус сейчас исцелит, у меня таких снадобий не имеется.
Сказал и ушел себе. Оникс приговора не слышал, снова сон его одолел. Тягостный, как болотная жижа. Кашлял во сне, стонал, грудь сипела, будто дырявый кузнечный мех. Будто у жреца Ожившего Пламени в подзабытой уже башне-свечке, только тот помирать не собирался. Другим чем-то маялся. Много есть хвороб в людском мире: иную Ядун насылает, другая сама заводится, от людей же. От волхования злого, а то и вовсе, от дурного слова и глаза. Слетает поветрие с губ и липнет к первому встречному, чаще к ребенку. Слабы малолетние ребятишки, потому увешивают их родители тройными оберегами. От мелкой порчи достаточно. Моровую язву оберег не остановит, да и младших ее сестер-лихоманок не напугаешь таким. Уважать их надо и стеречься как опасного зверя. Знать, где прячутся, откуда могут наброситься. В здешних болотах все больше лихоманка-трясучка свирепствует. Любит сырость и тепло, когда одежда и душа у человека нараспашку. Входит в тело неслышно, и слегает больной враз, начинает его из огня в холод бросать. Колотит беднягу, аж зубы стучат. Многие от таких забав уходят прямиком к Ядуну, но Ярса с Ониксом миновало. Другая напасть подстерегла. Холодная, сырая, рвущая грудь в куски.
- Да вот выкуси, погань! - прошептал Ярс. - Не дам я тебе друга, клыки сточишь!
Вспомнилось про мох, залечивший рану - а вдруг?! Котелок найти оказалось непросто, да и к огню трапезному не всех пускали, но пробился. Что-то особое в его лице читалось, не решились остановить. Сварил густую тюрю из красно-желтых стебельков. Больного пришлось расталкивать, но и с этим справился. Выпил певец совсем немного, лицо сделалось отрешенным. Будто синего мха по ошибке отведал.
- Знаешь, о чем думаю? - зашептал так тихо, что Ярсу пришлось нагнуться. - О людях думаю, брат по несчастью. Разбойники, вроде, много крови пролили, да и стража вся в жестокости. Меж тем, спасать других полезли... живы, значит. Не всё в них умерло, даже здесь.
- Ты бы лучше о себе помыслил! Боролся бы с лихоманкой, зубами бы ее рвал! Что тебе до тех людей, певец, они тебя много пожалеют?!
- Не понимаешь... молод еще, - тут Оникс спохватился, вдруг, руки суетливо вскинулись к бороде. Вытянул что-то из-под рубахи, а снять через голову не вышло.
- Помоги же, раззява! Видишь, зацепилось!
- Это что? - спросил Ярс, на «раззяву» совсем не обидевшись. Слишком спешит певец, всерьез боится не успеть.
- Кружок какой-то...
- Это тебе. Амулет Тройная Доля! - голос Оникса окреп, наливаясь силой. Так сказал, будто имя произнес, вкупе с немалым чином.
- Не гляди, что с виду неказист, зато великая волшба в нем! Трижды способен долю-судьбу твою сменить на иную! Всего и надо, что шнурок вынуть и в другую дырку пропустить!
- Ага, - сказал Ярс ровно, пальцы штуковину ощупывали. Плоский кружок, в половину ладони, легкий совсем. Из кости вырезан, не иначе. Три дырки там и сям, в каждую палец едва пролезет. Сквозь одну пропущен кожаный шнур, на нем и висит штуковина.
- Долю, значит, сменить? Так вот, запросто?
- Я этого не обещал. Заела однажды скука, а тут на торжище человек подвернулся. Веверицы даже не взял, потому как нельзя Тройную Долю продавать. Дарить только.
- Облагодетельствовал тебя, значит?
- Он по-другому не мог. Не работает амулет более трех раз, а после в прах рассыплется и владельцу своему отплатит за жадность бедой. Я тогда не поверил, но шнурок пересунул там же и надел. Следующим днем оказия выпала - в Закатную Лигу с купцами отправиться. Так и скитаюсь с тех пор, разные доли на себя примеряю. Последняя тут закончится.