- Ты давай это... дурь не говори!
Показалось, или нет - кругляшок в руке горячим сделался, будто ожил.
- Не гневи Саруса, певец! Он один твою долю знает, и срок тебе меряет! Попьешь отвара, отоспишься, а там и на ноги встанешь! Я что ли за тебя буду песни выдумывать?!
- Да, конечно, отосплюсь, встану, - в голосе певца послышалась усмешка, будто с дитем неразумным беседовал. Утешал будто.
- Всё случится, брат по несчастью, но амулет возьми. Ни к чему он мне более. Если решишься носить, дырки часто не меняй. Дороже платить придется.
- Платить?
- А ты как думал? Жизнь твою амулет переменит, но и взамен возьмет, не угадаешь что. И не обязательно новая доля будет лучше прежней. Случается как у меня.
- Твоя при тебе, сам ее наладишь! - сказал Ярс небрежно, и ладонь разжимать пришлось едва не силой. Слишком уж ладно в ней кругляшок устроился.
- Сам наладишь, и амулет свой сам носи! Тебе с ним долго еще ходить!
- Долго, долго, - усмешки в голосе прибавилось. - И ходить буду, и носить, брат по несчастью. Но слова мои запомни накрепко...
[1] Оусень - см. «Глоссарий. Календарь»
Часть IV. Глава VII
Глава VII
В омут с головой
Оникс умер еще через день. Накануне маялся кашлем, после пришло спокойствие. Вынырнул из забытья с улыбкой, даже в зыбком земляночном свете различимой.
- Знал бы ты, брат по несчастью, какой мне дивный сон снился! Летаю себе выше облаков, весь мир могу узреть! После вижу серебряный терем, а там людей полно, и все улыбаются! Иду меж них, узнаю каждого!
- И кто это был? - нахмурился Ярс. Не понравился ему чужой сон, а дыханье Оникса не понравилось того более. Не хрипенье уже и не кашель, свист один. Не поймешь, как выходит у певца говорить в голос, да громко!
- Прошлые люди там были. Все, кому сделал зло, обошел кого, обделил. Вовсе обидел незаслуженно. Улыбаются и прощают мне, прощают!
- Ты людей обижал?! Ни в жизнь не поверю!
- Всякое было. Я ведь в знатных певцах когда-то ходил, в своем княжестве. На пирах гостей радовал, богат был и сыт. Заскучал с такой жизни...
- Жалеешь?
- Не знаю. Жил-то сладко, а вот как умирать довелось бы? Простили бы меня так вот обделенные, да обиженные?
- Опять ты за своё! Закис в этой норе, вот и снится всякое! Пожалуй, вытащу тебя на вольный ветерок!
- Сделай милость, брат. Очень уж погано из-под земли, да снова под землю...
На ощупь певец оказался тяжелым - или Ярс ослабел от бескормицы. С трудом на поверхность выволок. Холмик над землянкой пушился сухим мхом, лучшее ложе и не придумаешь. Ветерок под одежду лезет, до костей, но Оникс его не почуял даже.
- Экая благодать, брат по несчастью! Вот теперь... теперь...
Замер, глаза на миг затуманились.
- Снова тот терем, как наяву... двери распахнуты, зовут меня...
Острые скулы, глаза ввалились, борода торчком - но не страшен. Красив даже. Уходит из глаз страдание, лицо выравнивается, нездешним становится.
- Э-э, ты чего?!
- Не мешай... чудно как, тела вовсе не чую... спой мне, брат...
- Что? Что спеть?!
- Тогда... в харчевне... помнишь? Подпевай за мною...
Теперь и свист исчез, только шепот. Четкий, ни слова не пропустишь:
- Пой как я тогда... о славных... делах... минувших... времен...
- Пою, брат, - сказал Ярс сквозь зубы. Соленая капля выползла из-под ресниц, пришлось головой встряхнуть. Мать, отец, близкие - да за что ему всё это?!
- Я пою, Оникс, пою! Давай за тобой: о славных дела-ах минувших времё-ён поведаю вам сейч-ас. Кто сердцем горя-ач и духом силё-ён, послушайте горький ска-аз...
Длинный выдох - будто земля над промоиной. Несовместный с суетливым людским дыханием. Оникс еще улыбался, а глаза застыли уже, подернулись незримой пленкой.
- Я не допел, брат, - сказал Ярс ровно. - Прости, не допел. Знаю, голос у меня не тот... но куда ж ты так сразу, а?
Соленая вода по щекам катилась уже вовсю, и слова закончились. Сидеть, сжимать руками голову до боли, не думать...
***
Тьма успела поглотить всё вокруг, прежде чем к Ярсу приблизились. Тяжелая рука легла на плечо, не придавив. Осторожно легла.
- Ты чего здесь?
- Его больше нет, - ответил Ярс глухо. - У Ядуна теперь, или в тереме своем. Вольный теперь. Схоронить надо.
- Тут негде, - сказал господин Бужак. - Ты ведь знаешь, куда здесь девают тела.
- Он не просто тело! Он других спасал! Если его за стену, то и меня!
- Оставь такие речи. Здесь товарищества твоего не оценят, могут и впрямь... ладно, жди тут, пока все улягутся.