— Ты ведь с ним спала. Ведь спала. Не могла не спать. Ты такая же, как твоя мать. Ты с ним спала. Отвечай. Спала? Отвечай! Отвечай!!!
Лиза вскинула голову и все так же молча посмотрела на него. Грудь ее высоко поднималась, руки нервно вцепились в платье за спиной; пыточный разговор длился больше часа, и она находилась на грани. Но держалась, и за последние полчаса не проронила ни слова. Потому что знала, что, если она признается — будет плохо, если начнет все отрицать — все равно будет плохо. А молчание позволяло оттянуть время, подумать, и под крики отца девушка лихорадочно соображала, как же ей теперь быть.
Потому что она не просто «с ним спала». Менструации прекратились три месяца как, живот рос, и его приходилось стягивать корсетом так, что и дышать, и ходить было тяжело. И если бы отец, человек чести и ярый блюститель традиций, догадался, что она не только не девочка, но и беременная вдобавок, то прибил бы ее. Тут же. На месте.
Но пока он этого не знает. Пока его волнует только сам факт вероятной не-девственности единственной нелюбимой дочери. Его багровое лицо тряслось над ней, брызжа слюной, рот искривлялся, изрыгая закладывающий уши ор, и девушка понимала, что скоро, очень скоро достанется уже не вазе, не графину, осколки которого лежали под столом, не стульям, хаотично разбросанным по помещению, а ей. А когда вся правда всплывет — а она всплывет, обязательно — то он убьет ее, убьет, убьет, собственными руками убьет, всенепременно, убьет!..
— Признавайся. Признавайся!!! Что он делал ночью в твоей спальне? Ты с ним спала? Я ведь все равно все узнаю, и скоро, — сузил он глаза. — И лучше бы тебе признаться во всем сейчас. Говори. Говори!!! — схватил он ее за плечи и сильно затряс, так, что в шее девушки что-то хрустнуло. Она схватила его за руки, сбросила с себя, и в отчаянии выкрикнула:
— Хватит!!!
— Ты мне еще указывать смеешь, сучка?! — взревел он страшным голосом и в очередной раз замахнулся на дочь. Она зажмурилась, сжалась, и на сей раз удар пришелся не по столу, не по стене и не по целому стакану — ладонь со свистом рассекла воздух, и со всего маху обрушилась на лицо девушки. Голову отвернуло к стене, Лиза вскрикнула и схватилась за пылающую щеку.
— Говори, — задышал отец в ухо. — Го-во-ри!!!
— Хватит, пожалуйста, хватит! — сползла она по стене, уткнулась в ладони и мелко затряслась. — Хватит!..
— Это только начало. И поверь мне, если окажется, что ты с ним все-таки спала — тебе будет хуже, маленькая ты дрянь, гораздо хуже. Хватит скулить! В глаза мне смотри!!! — отец склонился над ней, и под стук в дверь четко отчеканил: — Смотри. Мне. В глаза!!!
Стук повторился.
— Да!? — злобно выпалил он, поворачиваясь в сторону двери.
— Доктор прибыл, — слащаво пропела заглянувшая в комнату шавка. Невольник, приближенный к отцу, его правая рука. Впрочем, для Лизы все они были на одно лицо, мерзкое, испещренное хищной паутиной — не люди, а тени людей.
И именно этот невольник услышал ночью крики из ее спальни.
Именно эта шавка немедленно донесла все отцу.
Именно из-за нее жизнь теперь висит на волоске!
— Доктор… Доктор. Уже? — отец медленно выпрямился, и как-то нехорошо улыбнулся. — Отлично. Вставай, — любезно протянул Лизе руку. — Пойдем.
И до Лизы дошло. Доктор. Доктор! Отец пригласил того, кто сможет с большой вероятностью определить, девственна она или нет; человека, от которого не утаится и самая страшная тайна — а это значит, это значит, что…
— Вставай!!! — рявкнул отец и грубо поднял ее, до боли стиснув плечо. — Пошли, — так же крепко удерживая девушку, поволок ее в холл.
Что такое невезение? Лизе не везло с рождения. Она родилась девочкой, в то время, как отец ожидал появление наследника, и с самого нежного возраста впала в немилость. Наследник родился тремя годами позже, но умер во младенчестве. Следующий тоже умер. А вот третий жил и здравствовал до сих пор. Брат. Любимчик отца. Лиза же так и осталась нелюбимой дочерью, которой откровенно пренебрегали.
К несчастью для себя, Лиза росла красавицей. И отец делал на ее красоту высокую ставку, намереваясь заключить выгодный для себя брак, когда девушка дозреет. Девочке с малого возраста приходилось тщательно следить за собой, выглядеть безупречно, безупречно себя вести, потому что иначе следовал суровый выговор. Она черной завистью завидовала брату, не понимала, почему от него не требуется того же; почему его обучают грамоте и счету, а ее — бесполезно петь и вышивать. Большую часть детства и юности девушка провела на подоконнике личной спальни, с тоской смотря за окно, где играли другие дети, пачкались, громко кричали, в то время как для нее подобные шалости находились под строжайшим запретом. И больше всего на свете ей хотелось сбросить неудобное платье, собрать волосы в обычный хвост, и сделать что-нибудь такое, неправильное, вопиющее, но приносящее истинное удовольствие. Никто не знал, какие чертята прячутся в ее голове, какие мысли роятся, со стороны она смотрелась образцовой девушкой.