Она ничего не чувствовала, усаживаясь на жесткое сиденье. Вспомнила свое состояние на похоронах матери. Тогда Лиза тоже не понимала, что жизнь никогда не станет прежней, что все изменится. Усталость только давила на плечи, да в душе поселилась гнетущая тоска. Девушка бездумно уставилась на Ярого, расположившегося напротив, и не могла поверить, что отныне он — ее супруг. Не такого будущего она себе желала.
«Я буду сопротивляться…» — от неприятного зрелища девушку в очередной раз передернуло. А ведь он будет ее трогать, прикасаться. Она — его законная игрушка, жена, и он имеет полное право делать с ней все, что в голову взбредет.
Тошнота подкатила к горлу.
— Все будет хорошо. Не бойтесь, — заговорил доктор. — Мне жаль, что вам пришлось пережить все это. Мне жаль, что нам пришлось прибегнуть к не вполне честным методам, чтобы вызволить вас оттуда.
— Вы издеваетесь? Вы воспользовались моим положением, вы вынудили меня пойти на это, вы… вы… вы чудовище, доктор.
— Лиза, мне действительно, очень жаль. Но это был единственный беспроигрышный вариант. Не сердитесь на нас. Мы все объясним, и вы поймете, что все не так плохо, как вам кажется.
— Мне не нужны ваши сочувствия.
Девушка отвернулась к окну и прислонилась лбом к стеклу, всем видом давая понять, что поддерживать разговор не намерена, и доктор больше к ней не приставал. В окне она видела свое полупрозрачное отражение, глаза, потухшие, щеку, на которой вырисовывались отпечатки пальцев отца. Ее приданное. И на миг девушке показалось, что она что-то упустила. Нечто важное, маленькую деталь, странную, неправильную. Лиза всмотрелась в щеку. Обычная щека, опухшая, побагровевшая. Прикоснулась к ней, прощупала пальцами. И поняла.
Щека болела. Она пылала, пока доктор не приложил к ней компресс, который девушка потеряла почти сразу. И боль пропала, полностью, совсем. Или дело не в Грэгоре? Ярый тоже подходил к Лизе в комнате, тянул к ней руку. Как раз к лицу. А что, если?..
Девушка украдкой посмотрела на отражение Ярого в стекле. Нет. Не может быть. Он не мог сделать так, чтобы боль исчезла, так не может никто. Все дело в компрессе. Или же все дело в том, что девушка медленно сходит сходит с ума, потому что после всего пережитого немудрено не потерять рассудок.
А за окном город закончился, и мимо пролетали скучные пейзажи. Поля, луга. Постепенно стали появляться деревья, вскоре карета свернула с центральной дороги и помчалась прямиком к лесу. Лиза никогда не выбиралась так далеко от дома.
Карета остановилась у ворот. Обычных, деревянных. Доктор распахнул дверцу, выпрыгнул первым и галантно протянул Лизе ладонь. Она проигнорировала ее и вышла сама, посторонилась, пропуская Ярого, осмотрелась. Ни соседей, ни единой живой души поблизости. Не от кого ждать помощи, кричи, не кричи — никто не услышит.
Идеальная тюрьма.
— Добро пожаловать, — доктор толкнул ворота и широким жестом пригласил Лизу войти.
С замирающим сердцем девушка перешла символическую границу, отделяющую ее темницу от остального мира. Заморгала быстро-быстро, ожидая чего-то плохого, жуткого, старого и ветхого. И… ничего страшного не увидела. Наоборот. Совершенно непроизвольно глаза ее округлились от восхищения, потому что более красивого места, чем это, она не видела.
Лиза очутилась в саду. В прекраснейшем саду! Цветы росли везде, вдоль стен дома, стелились по забору, собирались в разномастные клумбы, и только на выложенной плоскими камнями дорожке, ведущей к дому, их не было. Сочные розы покачивались на ветру, синеглазые фиалки подмигивали из травы, над пышными хризантемами порхали бабочки. Цветы, цветы, везде цветы, яркие, и белые, и красные, и желтые, и многие другие. С непривычки от буйства красок и цветных пятен перед глазами зарябило, а воздух, пресыщенный сладким ароматом, вскружил голову. И на фоне окружающей красоты самый обычный бревенчатый дом показался девушке почти дворцом. Залитым солнцем дворцом в два этажа, с потемневшей черепицей на крыше, с добротным деревянным крыльцом, с флюгером на козырьке.