Но также ведаю, что в золотые слитки
Умею перелить землистую руду,
И апокалипсис читая в длинном свитке,
Я в храм моей души не сетуя иду.
Пахучей миррою, богатым духом нарда
Восходит ладан мой доверия к Судьбе.
Кто я, чтоб лучше быть, чем был здесь Леонардо?
Земля родимая, вся мысль моя – тебе.
Ama Nesciri
Любви не знать и не звенеть ничем.
Ни торжеством. Ни именем высоким.
Ни подвигом. Будь лучезарно-нем.
Ночным будь Небом, тихим и стооким
Полдневным часом. Солнечным лучом, –
Что видит всё, не мысля ни о чём.
Отшельник
Меня зовут отшельником-дендритом.
Покинув жизнь, где всюду цепко зло,
Замкнулся я в древесное дупло,
Оно мне стало церковью и скитом.
Я здесь стою в молчанье нарочитом,
Торжественном. Полсотни лет прошло.
Смотря на мир, как в дымное стекло,
Я мыслю в древе, молнией разбитом.
Как мне назвать его, не знаю я.
Зачем мне знать название приюта,
Где здешняя моя пройдёт минута?
К дуплу порою приползёт змея,
Двурогим языком мелькнёт по краю.
Молитвою – её я прогоняю.
Уж полно
И гнался я на поприщах гонитвы,
И видел кровь на острие копья,
И ведал радость молвить: «Первый – я»,
И знаю весь размах победной битвы.
И в новые пускался я ловитвы,
Опять весной я слушал соловья,
Но вы, к кому вся эта речь моя,
Видали ли когда безгласный скит вы?
Молитву возлюбив, как благодать,
Всецело отрицаясь своеволья,
Ночь тихую избрать себе как мать.
Уйти. Войти. Пусть в башню. Пусть в подполье.
Уж полно мне скитаться и блуждать.
Я здесь свеча, в святыне богомолья.
Подвижная свеча
Не обольщусь пред Богом Сатаною,
Мой Бог есть Бог, и низок Сатана.
Меж мной и адским пламенем стена,
А пламень мой, мой чистый огнь, удвою.
Не поклонюсь лукавцу Громобою,
Иная Богом молния дана.
Мальстрёмные воронки есть без дна,
И вихри есть с отрадой дождевою.
Не вовлекусь в кружащийся мальстрём.
Мне шлёт псалмы мой верховодный гром.
А если в ярых пламенях основа, –
Я нижние те пламени скую,
И, как свечу, я душу мчу мою
В руке Архистратига Огневого.
Превозмогшая
Хочет меня Господь взять от этой жизни. Не подобно телу моему в нечистоте одежды возлечь в недрах матери своей земли.
Омыв свой лик, весь облик свой телесный,
Я в белую сорочку облеклась.
И жду, да закруглится должный час,
И отойду из этой кельи тесной.
Нет, не на баснях подвиг проходил,
Нет, полностью узнала плоть мытарства.
Но, восхотев небесного боярства,
Я жизнь сожгла, как ладан для кадил.
От нищих, юродивых, прокажённых,
Не тех, кто здесь в нарядной лепоте,
От гнойных, но родимых во Христе,
Я научалась радости сожжённых.
И пламень свеч в моём дому не гас.
Не медлила я в пышных вереницах.
Но сиротам витать в моих ложницах
Возможно было каждый миг и час.
Но встала я за старину святую,
За правило ночное, за Того,
К Кому всю роспись дела моего
Вот-вот снесу, как чаю я и чую.
За должное сложение перстов,
За верное несломанное слово,
Мне ярость огнепальная царёва
Как свет, чтоб чётко видеть путь Христов.
В веках возникши правильной обедней,
Здесь в земляную ввержена тюрьму,
Я всю дорогу вижу через тьму,
И я уже не та в свой час последний.
Минуты службы полностью прошли.
В остроге, и обёрнута рогожей,
Зарыта буду я. О, Сыне Божий!
Ты дашь мне встать из матери-земли.
Святый Боже
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.
Трисвятая
Эта песня
Душе явилась
В великий час.
Там, в Царьграде,
В час, как с Проклом
Толпа молилась,
Земля тряслась.
Юный отрок,
Духом чистым,
Вознёсся к Небу,
И слышал глас.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.
В Небе ангел
Пел с другими,
Сияли хоры,
Горел алмаз.
Юный отрок
Всем поведал,
И песнь ответно
С земли неслась.
Чуть пропели,
Стало тихо,
Земля окрепла
В великий час.
Святый Боже,
Святый крепкий,
Святый бессмертный,
Помилуй нас.