Куда они едут, могучие?
Куда устремляются строгие?
Что манит к себе ослепительных,
Огнём удвояя их блеск?
Кто скажет? Но льдины ломаются,
Утёсы гремят перекличками,
Пещеры откликнулись звонами,
В деревьях послышался треск.
Три корня у Древа всемирного,
Один до Богов устремляется,
Другой к Исполинам драконится,
А третий идёт в Дымосвод.
Под третьим змеиная ямина,
Оттуда родник пробивается,
Там влажная мудрость качается,
Кипит и горит и течёт.
Кто этой воды прикасается,
Тот молод и миг и столетие,
Он бросится свежим в сражение,
Он любит всё в первой любви.
Сам Один так жаждал той мудрости,
Что отдал свой глаз за глоток её,
Двенадцать богов устремительных
Желают омыться в крови.
Саги
Скандинавские саги, железные саги,
Вы обрызганы пеной шумящих морей,
И мерцают в вас слёзы, и капли той влаги,
Что гореньями красными мучит людей,
Пробегая в их жилах скорей, всё скорей,
Навевая им жажду открытий сокровищ,
Прогоняя их вдаль от родимых домов,
Научая сердца не бояться чудовищ,
Подучая их жечь всякий дом, каждый кров,
Говоря им, что нет им иного закона,
Чем движенье волны, устремленье ветров,
И качанье ладьи, рокового дракона, –
Чёрный дуб, что познал остриё топоров, –
Сага Эйрика, сага Сигурда, Ниаля,
Бормотание Норн, через клёкоты в речь,
Кругозвучность морей, что ликует, печаля,
Предрешённый пожар, и решающий меч.
Сага
1.
Черту змеиной единя чертой,
Течёт ручей, чья чудотворна влага.
В нём боги пьют. В нём мудрость и отвага.
Огонь, венчанный с свежею водой.
Напиток вдохновенный и святой,
Из недр земли исторгнутая брага.
На берегу сидит и грезит Сага,
Пьёт с Одином из чаши золотой.
Ручей втекает в пенистое Море,
Туда плывёт, весь вырезной, дракон,
Корабль-костёр, в лазоревом просторе.
Там мёртвый Бальдер. Умер, умер он.
И волны вторят в долгом разговоре:
Бог Солнца, Бальдер, будет возрождён.
2.
Она сидит, задумавшись глубоко,
Сестра богинь, чей дар священный – речь.
С ней рядом Один. Опершись о меч,
Вперяет в даль единственное око.
Дремотна Сага. Все решенья Рока
Ей ведомы. Исход и ход всех сеч.
Весь обиход людей, разлук и встреч,
Всё бережёт она в размерах срока.
Из пряжи снов немую нить продлив,
Завяжет в страшный узелок из дрёмы.
Сплетёт из слов высокие хоромы.
Взирает Один строг и молчалив.
И вдруг с плаща в рассказ уронит громы,
Чтоб был конец и грозен и красив.
Летопись листьев
Когда на медленных качелях
Меняли звёзды свой узор,
И тихим шёпотом, в метелях,
Вели снежинки разговор, –
Когда от северных сияний
Гиганты Ночи не могли
Заснуть, и ёжились в тумане,
Во льдистой колющей пыли, –
Когда хрустением сердитым
Перекликались по векам,
Над Океаном ледовитым,
Материки к материкам, –
Когда в чертах тупых и острых
Установились берега,
Возник священный полуостров,
Где вещи до сих пор снега.
Доныне зимы там упорны,
Но нежны помыслы весны,
И до сих пор колдуют Норны,
В час ворожащей тишины.
Когда, ещё без счёта, ночи
Не отмечались там никем,
И не был слышен смех сорочий,
И лес без певчих птиц был нем, –
Когда в молчании Природы
Та пытка чувствовалась там,
Что в тесный миг вещает роды,
Ведёт по узким воротам, –
Осина, в бледности невольной,
Вдруг вспела шаткою листвой,
И перепевом, крепкоствольный,
Отбросил ясень шёпот свой.
О чём два дерева шептали,
Какая тайна в них была,
Лишь знает Солнце в синей дали,
Лишь помнит Месячная мгла.
Но ясень мужем стал могучим,
Осина нежною женой.
А в тот же час, по чёрным тучам,
Гроза летела вышиной.
И разорвавшиеся громы,
И переклички всех ветров,
Молниеносные изломы,
Ниспали в ёмкость голосов.
Они возникли отовсюду,
Из ямин, впадин, и пещер,
Давая ход и волю гуду,
Меняя звуковой размер.
Всё было вскрытье льда, дрожанье,
Вся разорвалась тишина,
От комариного жужжанья
До рёва ярого слона.
А ясный муж смотрел, любуясь,
На синеглазую жену,
Ещё не зная, не целуясь,
Но, весь весна, любя весну.
И был в их душах перешёпот,
И ощупь млеющих огней,
Как будто самый дальний топот
В века умчавшихся коней.