– Классно выглядишь, – говорю я. – Годы очень мило с тобой обошлись.
– С тобой тоже, – говорит Норин, и теперь я явственно это чувствую. Мы танцуем легкий фокстрот на танцполе прошлого.
Норин, впрочем, выглядит действительно потрясающе. Ее тело в превосходной форме, кожа безупречна, волосы подстрижены по последней моде. Она всегда умела как следует заботиться о своей личине – даже в старших классах она сама шила, а кроме того, необычайно умело разглаживала неизбежные морщины, которые всегда скапливаются вокруг наших гениталий и ягодиц. Вдвойне забавно, что она проделывала то же самое и с моей личиной. Втройне – когда я все еще ту личину носил.
– Джек сейчас занят, – говорит Норин, разворачиваясь на трехдюймовых каблуках и направляясь к главному помещению пентхауса. – Его какое-то время не будет. Заходи.
Внутри околачивается немало людей Джека – они рассиживаются на диванах и наливают себе выпивку. Кто-то кивает мне и даже машет рукой. Другие активно игнорируют мое присутствие.
– Выпьешь? – спрашивает Норин, и внезапно у нее в руке оказывается бокал.
– Нет, – говорю я. – Спасибо.
Норин подходит ближе, и я вижу крупный план бокала – жидкость внутри завлекательно покачивается. Было бы так легко ее заглотить.
– Это особая смесь, – говорит Норин. – Мы ее настоем зовем…
– Я знаю, что это, – перебиваю я. – Джек мне этот настой уже показал… и я немного попробовал.
Теперь веки Норин полузакрыты – она внимательно меня изучает.
– И что? Тебе не понравилось?
– Понравилось. Очень. Пожалуйста, убери.
Норин смущена – она точно так же, как прежде, морщит носик, – и все же повинуется. Когда она возвращается, я вдруг понимаю, что пытаюсь объясниться. Насчет выпивки, насчет моего присутствия, насчет всего остального.
– Я гербаголик, – выпаливаю я. Пожалуй, слишком громко. Хотя это вряд ли меня заботит. Мои грехи – сущие цветочки по сравнению с теми преступлениями, которые большинство присутствующих здесь диносов совершило только за последние несколько лет.
– Мне очень жаль.
Я пожимаю плечами. Такой отклик вполне обычен – мало что хорошего можно сказать после того, как кто-то признается тебе в том, что бессилен справиться с собственной жизнью. Лучшая реакция, которой я до сих пор удостаивался, выразилась в вопросе: «Ara, a как наши вчера в футбол сыграли?» Однако этот отклик принадлежал Сатерленду, и это несомненно была самая разумная его фраза за многие месяцы.
– Я восстанавливаюсь. Вообще-то… – Черт, вот тут бы мне и заткнуться. – Тем вечером в Лос-Анджелесе, когда мы должны были на автобусной остановке встретиться…
Норин поднимает указательный палец и прикладывает его к моим губам.
– Нет-нет, – шепчет она. – Об этом ни слова.
– Но я просто подумал…
– Нет-нет, – повторяет Норин и направляется к большому дивану, на котором несколько людей Джека внимательно смотрят телевизор.
– Слушай, никак не пойму, – говорит один из них, которого зовут ББ. – Почему их метеорологами кличут? Ведь они же не говорят, когда тебя метеор по башке долбанет.
Невысокий парнишка с кривыми зубами и запахом детской присыпки испускает громкий смешок, но другой чувак, повзрослее, лишь качает головой:
– Этот прикол я уже слышал.
– Какой прикол?
– Да про метеорологов. Ты его стырил.
– Блин, – выражается ББ. – Ни хрена я не тырил.
– Ладно, парни, – говорит Норин, усаживаясь рядом с ББ. – А ну-ка мамочке место освободите. – Они освобождают для нее участок дивана. Затем Норин манит меня пальцем, похлопывая по совсем крошечному насесту рядом с собой. – Отчет об урагане когда-нибудь видел?
– Я видел отчеты о землетрясениях, – отвечаю я, вклиниваясь между Норин и подлокотником.
– День и ночь. В отчете о землетрясении тебе просто рассказывают про ущерб, который уже был нанесен. А в отчете об урагане… короче, смотри.
Синоптик – он же метеоролог – стоит перед картой с показаниями радара, указывая на клубящиеся белые массы в нескольких сотнях миль к востоку от Доминиканской республики.
– Ураган Алиса может причинить тяжелые разрушения, если она решит пойти к берегу, – говорит он, рассуждая о погодной системе как о тяжеловесной тетке, пытающейся на мелководье выбраться из каноэ. – Алиса сейчас всасывает массу теплых Атлантических вод и набирает весьма серьезную мощь. Давайте взглянем поближе…
Внезапно картинка дает крен и переворачивается, крутясь так, как телевизионные изображения вообще-то не крутятся, особенно когда экран имеет больше шестидесяти дюймов по диагонали. Компьютерный эффект устраивает зрителям прогулку по самому сердцу урагана непосредственно к оку Алисы. Такая прогулка, понятное дело, совершенно бесполезна, если не считать того, что телестанция должна оправдать бюджетные вливания на технологические новинки. Кроме того, какой-то придурок в соседней комнате может поздравить себя с удачным написанием программы.
Затем на всеобщее обозрение выдаются цифры: ветер силой в 89 миль в час гонит Алису на запад со скоростью в 15 узлов, подход ее к берегам Доминиканской республики ожидается в пределах ближайших трех-четырех суток, и все это согласно тринадцати из двадцати шести возможных компьютерных моделей.
– Девять других моделей направляют Алису немного севернее, – продолжает синоптик, – а три – чуть южнее. Последняя модель разворачивает Алису на юго-запад, проводит ее вокруг мыса Доброй Надежды и обрушивает на Индию. Однако мы полагаем, что в данном случае произошла компьютерная ошибка.
Норин улыбается, а ее нога тем временем крепко прижимается к моей, контур ее фальшивой, но плотной ляжки с легкостью прослеживается под юбкой.
– Вот видишь? Отчет об урагане – совсем не про то, какой ущерб уже был нанесен. Он про те разрушения, которые последуют, если только все пойдет как надо. Или как не надо. Здесь речь о возможностях.
Она откидывается на спинку дивана, негромкий вздох слетает с ее губ, и на долю секунды мы возвращаемся в мою детскую спальню – на кровати постельное белье с картинками из «Звездных войн», на стене плакаты с рок-группой Rush, a мы собираемся заняться своим делом. Спина Норин точно так же выгибается, мои руки скользят ей под лопатки, наши тела прижимаются друг к другу, губы сливаются…
Но тут я опять оказываюсь на диване – и здесь уже только мы с Норин, да еще синоптик, который все трендит себе про погоду. Остальные люди Джека с дивана исчезли.
– Похоже, особой симпатии я тут не вызываю, – признаюсь я.
– А как ты думаешь, почему?
– Народ обычно не доверяет тем, кого он не знает, – говорю я. – Все боятся неведомого.
Норин прыскает.
– То есть эти парни тебя боятся?
– Очень может быть.
– Значит, Винсент, вот каким ты стал с тех пор, как я последний раз тебя видела? Тем, кого боятся?
Я поворачиваюсь к Норин и закидываю правую ногу на диван, чтобы сидеть с ней лицом к лицу.
– Знаешь, не думал, что наш разговор пойдет вот так.
Она прикидывается шокированной:
– Как, ты ожидал разговора?
– Ты знаешь, о чем я говорю.
– Уверена, что не знаю. – Норин играет по полной программе – теперь я могу это видеть. Конечно, она стала старше и мудрее, и я задумываюсь, не имеет ли крах наших отношений некую связь с созданием этой более крутой, но и более грустной женщины. В ее словах постоянно присутствует подтекст гнева, хотя Норин старается этого не выдавать. Та пара пощечин у лифта – между прочим, следы ее ладоней по-прежнему горят на более чувствительных частях моей фальшивой шкуры – была тщательно спланированной разрядкой и ничем больше.
– Послушай, – начинаю я, пытаясь найти переход в более нормальный режим разговора, – мы могли бы весь день сидеть тут и темнить…
– Отлично, – перебивает Норин. – Давай.