– Ничего, все будет хорошо, – говорил он. – Не зацикливайся на этом.
Эти слова заставляли ее еще острее чувствовать свое одиночество! Каким ужасным казалось ей время до того дня, когда он вновь придет к ней, мужественный, готовый вновь попытаться оплодотворить свою скучную жену.
Все эти журналисты знали о ее стыде и ее унижении. Но никто не знал о ее боли, да и не думал об этом.
Так же, как не знали они, вероятно, и о другом ее секрете, который она пыталась скрыть от них и от всего мира. Но с каждым месяцем она понимала, что ей все сложнее становилось скрывать это.
Диана начала пить.
Каждый день она пила, потому что была напугана жизнью, теми или иными ее опасностями. Сегодня она уже выпила, потому что боялась репортеров. Раскованная, мягкая и несколько вялая манера ее речи была результатом двух коктейлей.
Диане отлично удавалось скрывать следы выпитого для поднятия тонуса перед интервью. Она никогда не путала слов, никогда не выглядела усталой и осунувшейся, никогда не произносила оскорбительного слова и не теряла нити беседы. Она была тиха, мягка, но близкие ей люди уже начинали понимать, что стояло за этой мягкостью.
Никто, конечно же, не говорил ей ни слова, потому что Диана достигла того этапа в жизни каждого пьяницы, когда спиртное пробуждает в нем самые лучшие стороны, но не затрагивает еще его личности – для этого пока еще не наступил момент. Поэтому Диана была теперь даже более очаровательной, более счастливой, более тактичной, даже более умной, когда пила, а этому она посвящала значительную часть времени.
Почти каждое утро ей требовалось взбодрить себя после полубессонной ночи. Затем она пила коктейль или два во время обеда – от водки лишь слегка учащалось дыхание – это помогало ей преодолеть трудности утра и смягчить вторую половину дня.
Она начинала сильно нервничать, пока ожидала обычного времени коктейля. Иногда, чтобы преодолеть эту нервозность, ей приходилось заглядывать в небольшую фляжку у себя в сумочке. Наконец, коктейли перед ужином, вино за мясом и чистая водка, которую она пила после ужина, – таково было ее расписание.
За последний год Диана стала чувствовать себя спокойней, чем раньше. Алкоголь стал для нее именно тем тонизирующим, в котором она нуждалась. Между ней и реальностью образовывалось некое пространство, подушка, которая помогала ей вести себя достойно и хорошо выглядеть. Оглядываясь назад, она жалела, что не располагала таким средством в то время, когда Хэл ухаживал за ней, и в первый год их супружеской жизни.
Но равновесие было хрупким. Броня отваги начинала давать трещины в самые неподходящие моменты. Маленькую фляжку она наполняла уже каждый вечер, а не раз в неделю. Этим утром она уже выпила тайком две порции чистой водки, увеличив обычную дозу, что смягчило ужас от встречи с журналистами.
И вот теперь, когда до обеда оставался лишь час, Диане очень хотелось выпить. Очень.
Ей повезло, потому что журналисты завершили расспросы и уже складывали свои записные книжки, а съемочная группа выключила освещение и попросила Диану попозировать для заключительных кадров.
– Благодарю вас за визит, – говорила Сьюзен Пфайфер. – Мы хотели бы преподнести вам небольшие подарки, вас ожидают также птифуры, кофе, чай, шампанское, приготовлены также пресс-наборы, если вы захотите их взять, конечно. Мы надеемся увидеть вас снова. Пожалуйста, не говорите про нас гадостей! – закончила она, смеясь.
Это прошло незамеченным. Журналисты собрались в три небольшие группки – они соперничали между собой и за долгие годы работы в прессе прониклись друг к другу глубоким презрением после многочисленных совместных коктейлей, вечеринок, параллельно выполняемых заданий. Все накинулись на предложенное угощение, запивая его шампанским.
Диана, стоя рядом с Сьюзен и наблюдая, как операторы собирают свое оборудование, поняла, что она больше никому не нужна. Репортеры, не стесняясь, поглощали ее угощение, пользуясь случаем бесплатно пообедать. Они уже перекидывались репликами о тех или иных общественных фигурах, время от времени бросая взгляды на соперников.
– Ты в порядке? – спросила Сьюзен, касаясь локтя Дианы и осматривая комнату.
– Отлично, – ответила Диана улыбкой.
– Ты прекрасно провела интервью, – сказала Сьюзен. – Ты их победила. Запомни, ты им нужна даже больше, чем они тебе…
«Если бы только это было правдой», – подумала Диана грустно, глядя на эту свору в белых перчатках. Да, им нужно публиковать материалы о светской жизни, и она дает им этот материал – их существование зависит от нее и от подобных ей людей.
Но она знала, что они на самом деле думают о ней. И при случае они же первые нанесут ей удар, если, конечно, будут уверены, что это сойдет им с рук. Они берут у нее интервью, пока она на плаву, но набросятся на нее, едва почуяв запах крови. Собственно, они есть то, что они есть: акулы, восхваляющие свою добычу, но готовые в любую секунду сожрать ее.
В любом случае Сьюзен поменяла их местами. Журналисты нужны Диане больше, чем Диана журналистам. Хэлу они тоже нужны. Он очень хотел, чтобы его образ самого яркого и привлекательного восходящего политика был дополнен образом семьи Ланкастеров как любимцев Америки. Хэлу необходимо выжать из прессы все, чтобы разбить могущественного Эмори Боуза.
Советники Хэла говорили ему, что Боуз поведет жестокую игру. Он не расстанется просто так со своим креслом в Сенате. Хэлу необходимо было привлечь прессу на свою сторону. И его жене это тоже необходимо.
Поэтому Диане приходилось стоять как расфуфыренной не к месту индюшке, в то время как ее гости обжирались за ее столом, не обращая на нее никакого внимания. Но и уходить нельзя, а вдруг они снизойдут и заговорят с ней. Надо быть готовой ответить. Через двадцать-тридцать минут этого неловкого хождения между тремя соперничающими группами она проводит их с любезностью, которая скроет боль, причиненную ей. Затем она окажется в одиночестве и станет зализывать свои раны, успокаивая свою поруганную гордость.
Если бы только у нее были дети! Эта мысль явилась непрошенной и даже удивила ее своей новизной, потому что она практически не думала о своих детях, которые могли бы быть зачаты ею от Хэла. Неожиданно именно сейчас ей захотелось иметь дитя, о котором она стала бы заботиться, которого стала бы одевать и с которым стала бы играть, которому читала бы сказки перед сном. Дети, чьи голоса заполнили бы дом после ухода этих ужасных женщин, дети, чьи теплые маленькие тела и потребность в любви заняли бы остаток дня Дианы, сделав ее счастливой матерью.
Но даже предаваясь этой фантазии, Диана вынуждена была признать, что она желала Хэла значительно больше, чем детей от него. Если бы она смогла провести пять минут с Хэлом и эти пять минут быть для него всем на свете, она была бы счастлива и готова была бы умереть. Принадлежать ему целиком и владеть им безраздельно – это стоило тысячи детей.
Но этого не произойдет никогда. У Дианы не было выхода. Для нее нет иной участи, кроме этого горячего места в Сенате – и на нем ей придется жариться в качестве сенаторской жены, давать бесконечные приемы в Вашингтоне, в самом безжалостном из всех обществ.
Пока, однако, можно не думать об этом кошмаре. Лучше поскорее выпроводить эту стаю борзописцев и подумать о грядущих опасностях дня.
Через двадцать минут она останется одна.
И можно будет немного выпить…
Но, как оказалось, ее надежды не оправдались. Журналисты не торопились уходить, поэтому ей пришлось поспешно сменить одежду и макияж, чтобы прибыть в «Плазу» точно в двенадцать тридцать для встречи с несколькими членами Молодежной Лиги. Она не могла заставлять их ждать себя, потому что Лига была частью организации, имевшей свои ячейки по всей стране и называвшейся «Женщины за Ланкастера». К тому же это была серьезная подготовка к кампании против Эмори Боуза. Хэл считал своим самым большим достижением то, что он сумел вовлечь всю Молодежную Лигу в политическую борьбу Демократической партии. Диане тоже приходилось выкладываться, чтобы скрепить эту невероятную дружбу.