Ирина в течение получаса повторяла заклинание, как тому учит наука аутогенной тренировки, и лишь изредка взглядывала в окно — на пролетающие мимо названия станций: Лось, Перловская, Тайнинская... Первая остановка — Мытищи. Ирина рванулась с места — надо выйти из электрички, вернуться, пока не поздно. Она задумала невыполнимое, ей очень страшно, это не сцена, когда на тебя смотрят сотни глаз, тебе надо встретиться с подлостью один на один... Люди валом валили из поезда, а двери уже осаждали со стороны платформы те, кому надо было ехать в сторону Загорска. Она вернулась на свою скамейку, где освободилось место у окна. Дальше поезд шел без остановок до Пушкино. Подлипки... Тарасовка... Она открыла расписание, которым запаслась на вокзале. Из Пушкино электричка отправляется на Москву через пять минут после прибытия той, на которой она едет. Надо проехать Пушкино, никак нельзя там выходить, будет очень стыдно перед всеми — перед Сашей, перед Меркуловым, перед самой собой. «Станция Пушкино, следующая остановка...» Она закрыла глаза, а поезд все стоял и стоял, минуту, две, три... А может, ей только так казалось, ну конечно, казалось, вот мы уже едем дальше, остановки каждые пять минут, скорее, скорее... «Станция Ашукинская»,— объявил равнодушный голос. Ирина взяла папку с нотами, сумку с магнитофоном и направилась к выходу. Как на экзамене — взял билет, и уже не очень страшно, даже если не совсем уверен, просто надо все припомнить, расставить по местам.
Вот идет учительница музыки, приехала из Риги, денег нет, но она любит красиво одеваться, надо подработать, нашла ученицу, далеко, ездить, но это ничего, от станции, сказали, близко — минут десять. Она спрашивала дорогу несколько раз, хорошо, что суббота, теплый вечер, народу гуляет много. Лесной проезд? А вот как раз в начале лесочка, там всего три дачи. Прокурорская? Как раз последняя, прямо в лесу, возле речки. Там, гражданочка, охранник в будке. Да-да, я знаю, меня ждут.
Где-то здесь притаились ребята Славы Грязнова, они ее, конечно, видят, сейчас полетит донесение, что к даче Зимариных направляется неизвестная гражданка, одетая совсем не по-дачному, еще приметы такие-то... Ее, безусловно, уже хватились в Москве, на Проспекте мира, может, дали команду ее задержать, надо как можно быстрее пройти опасную зону.
Высоченный забор с медной табличкой «Зимарины». Она взглянула на небо — как будто в последний раз, по нему плыло веселое пушистое облачко, на проводах сидели птицы, как нотные знаки на нотописце, можно даже напеть мелодию: до-ре-ми, до-ми-верхнее до, си-ля-ля-соль, получилось что-то из Окуджавы, да, вот — «господа юнкера, кем вы были...» Но птицы кончились, и с ними кончилась мелодия. И Ирина решительно нажала на кнопку звонка.
— Документы.
Голос донесся неизвестно откуда, но в заборе образовалось маленькое окошечко, сейчас из него должна показаться царственная рука и бросить батистовый платочек, знак любви и приглашения в будуар. Ничего этого Ирина не подумала и подумать не могла, потому что продолжала про себя повторять — «ты ничего не боишься, твои мышцы расслаблены»... Она протянула в окошечко паспорт и через несколько секунд услышала:
— Фроловская, Ирина Генриховна.
— Да, это я,— пролепетала Ирина в деревянный забор, до окошечка она могла дотянуться только рукой. И поняла: обращались вовсе не к ней, приглушенный динамиком женский голос произнес:
— Это ко мне.
Ирина вошла в открывшиеся сами собой ворота. К даче вела вымощенная галькой дорожка, глухой забор окружал дом с трех сторон и спускался к речке, служившей естественной оградой. Ирина прилепила на лицо чуть заметную улыбку, направилась к крыльцу, то и дело проваливаясь тонкими высокими каблуками в гальку, стала смотреть по сторонам, как бы ошеломленная красотой и ухоженностью загородной усадьбы прокурора Москвы, а сама старалась запомнить как можно больше деталей в расположении дома и участка. Обзор привел ее в уныние, это была настоящая крепость, из которой можно было выбраться только вплавь. И то, если со стороны речки не сидит еще один охранник.
Открылась массивная дверь дачи, и на пороге показалась мадам Зимарина в прозрачном халате, под легкими складками которого легко просматривалось загорелое тело, прикрытое лишь маленьким треугольником кружевных трусов. Ирина ожидала увидеть привлекательную женщину, но Валерия Зимарина была вызывающе красива, и Ирина почувствовала, как острая ревность проникла в каждую клеточку ее существа. Но она уже говорила — весело, непринужденно и даже чуть кокетливо, отчего лицо ее приобрело то самое выражение, за которое в детстве ее называли «кисой»: