— А невесту вы знаете? — спросил Александр Полещук.
— Красивая деваха, — оживился Кеша. — Дочка директора морского ресторана, который на шхуне… Кадр высшей категории. Везет Андрюхе. А что он натворил, начальник?
Этот вопрос Курносова, явно не знавшего еще о смерти радиста, Полещук оставил без ответа и отпустил третьего механика восвояси.
Когда тот показался на палубе и махнул Аполлону Свирьину, топтавшемуся на причале, из-за портового пакгауза вывернула светлая «Волга», остановилась поодаль.
Из машины вышел Владимир Ткаченко. Он осмотрелся по сторонам, глянул мельком на инстинктивно отвернувшегося Свирьина, Аполлон не любил, когда его рассматривали в лицо, и прошел к трапу.
Вахтенному матросу он предъявил удостоверение личности и спросил: на судне ли «мастер».
— Капитан на судне, — с готовностью ответил матрос и уже от себя добавил — Ждет вас…
Он знал, что на борту «Мурманца» находится работник милиции, решил: этот прибыл к нему на помощь.
— Каюту найдете? — спросил матрос.
— Найду, — ответил Ткаченко.
Он разминулся с Кешей Курносовым, который уже подошел к трапу.
Выждав немного, третий механик спросил:
— Кто такой?
— Из органов, Иннокентий Семенович, — ответил вахтенный. — Майор вроде… Фамилию не разобрал.
— А чего они нашим «маркони» интересуются? Натворил он разве чего? Не знаешь?
— Так его ж убили, Иннокентий Семенович! — воскликнул вахтенный. — Весь порт про то шумит…
— Убили?! Ну и дела…
Третий механик сошел на причал и двинулся к Аполлону, который направился к нему навстречу.
— Слыхал, Аполлоша?! ЧП у нас на пароходе… Андрюху Балашева кокнули! Сплошные органы на борту… И меня трясли.
— А вот этот, — спросил Свирьин, на душе у него стало муторно, — что приехал сейчас… Он тоже?
— Конечно! — воскликнул Кеша Курносов. — Майор какой-то…
XXIX
Второй час работал он в огороде.
Сначала пару пучков редиски надергал, вымыл у водопроводного крана, положил в тенечек, затем прореживал грядку с морковкой и принялся, наконец, пасынковать помидоры, они у него были на удивление всем соседям, добрые сорта, от рэндольфа калифорнийского до «бычьего сердца».
Сидор Матвеевич вот уже четыре года как пребывал на пенсии, активно использовал заслуженный отдых, чтобы превратить небольшой участок при доме в настоящий мичуринский уголок.
Дивные растения росли у Горовца. Он и сам экспериментировал с растениями, и делился семенами, опытом, приемами и практикой любителя-натуралиста, вел обширную переписку с такими же, как он сам, одержимыми, корреспонденты его жили повсюду, от Бреста до Владивостока.
Горовец прошел две грядки и почувствовал, что малость притомился. Надо оставить помидоры и пойти на кухню, вскипятить воду для пельменей, они мерзли у него в верхнем отделении холодильника. Ведь скоро явится с моря Гера… Двенадцатилетний внук Сидора Матвеевича гостил у деда на каникулах, а половина Горовца, приветливая Мария Ивановна уехала на побывку к отцу Геры, единственному их сыну, в город Дижур, там у них были еще две внучки, сестренки Геры.
Сидор Матвеевич прошел в кухню, оставив рабочие башмаки у порога. Он налил воду в кастрюльку, поставил на газ, убрал со стола на подоконник раскрытый на драме «Кориолан» сборник трагедий Шекспира, Горовец любил перечитывать его на сон грядущий и во время завтрака.
Потом он огляделся в кухне, прикидывая, какую еще тут произвести работу. Но посуда была вымыта, пол подтерт еще утром, цветы Сидор Матвеевич тоже поливал.
«Почитаю, — решил он и взял с подоконника Шекспира, подумав, что надо будет историю полководца Кая Марция, прозванного Кориоланом, о его судьбе написал драму Шекспир, сличить со «Сравнительными биографиями» Плутарха.
Почитать ему не удалось. Послышался звук колокольчика у калитки. Звякал он как-то неуверенно, и Горовец понял: к нему идет человек, который здесь еще не был.
Он высунулся из окна, чтобы увидеть ворота и дорожку от них, и крикнул:
— Проходите! Там же не заперто. И злых собак не держим!
По дорожке шел относительно молодой человек, крепкого телосложения, в светлых летних брюках, голубой рубахе-распашонке и сандалиях. В левой руке он держал темную папку на молнии.
— Проходите! — приветливо проговорил Горовец. — Я, как видите, дома…