— Как он ведет себя? — спросил Мартирос Степанович полковника Картинцева.
— Я бы сказал — лояльно… Если, конечно, слово «лояльность» применимо к эсэсовцу, — ответил Валерий Павлович.
— К бывшему эсэсовцу, — поправил начальник управления.
— Как мы выяснили, в обличье ресторатора Мордвиненко-Жилински кроме как подвижником общественного питания не назовешь.
— Но ведь он только что совершил преступление! — воскликнул Картинцев. — Передал иностранной разведке документы, которые наносят прямой ущерб нашей государственной безопасности. Это раз. Навел убийцу на Андрея Балашева. Это два…
— Все верно, — согласился генерал Вартанян. — И за все ему придется ответить. Это три… Хочу сам с ним поговорить. Как движется дело с созданием портретов с помощью фоторобота?
— Уже заканчиваем, Мартирос Степанович.
— Поторопитесь. Помните о Владимире Ткаченко… Как ни говори, а только он сейчас лицом к лицу с теми тремя. И покажите изготовленные изображения всем, кто проходит свидетелем по делу. Особенно тому водителю, который принес в милицию доллар. Жилински-Мордвиненко он опознал?
— Опознал, товарищ генерал.
— Ну ладно… Давайте мне этого оборотня с сорокалетним стажем.
Когда в кабинет начальника управления привели бывшего заместителя начальника Легоньковской службы безопасности, генерал Вартанян предложил ему сесть, положил перед Конрадом Жилински сигареты и спички, но курить тот не стал, сидел, выпрямившись, и хотя выглядел подтянутым и собранным, держался вполне свободно.
— Мне доложили, — начал Мартирос Степанович, — что вы активно помогаете установить нам ваших «гостей» из-за кордона…
— Мой долг — помочь следствию, — бесстрастно ответил бывший директор кафе «Ассоль».
— Но ведь вы могли их разоблачить уже тогда, когда Гельмут Вальдорф впервые заявил вам о своем появлении в Советском Союзе!?
Конрад Жилински молчал.
— Конечно, мог, — согласился он после некоторой паузы.
— Так почему вы не сделали этого?
— Не знаю…
— Вы знали, что хранится в том сейфе, который вы прятали с 1944 года?
— Разумеется. Там были досье на агентов, которых я лично готовил.
— Вы в состоянии на память воспроизвести содержание этих материалов?
— Только отчасти. Прошло столько лет…
«Слава Богу, — с облегчением подумал генерал Вартанян. — Если Володе не повезет… С паршивой овцы хоть шерсти клок».
— Дело Ольшанского, кличка «Лось», находилось в сейфе?
— Этого помню, — несколько оживился Конрад Жилински. — Вы его взяли еще раньше?
Мартирос Степанович достал из папки фотографию, которую в свое время показывал майор Ткаченко Ивану Егоровичу Зюзюку.
Он протянул ее бывшему оберштурмфюреру.
— Вы узнаете себя здесь? — спросил генерал.
— Да, это я, — слабо усмехнулся Конрад Жилински.
— А Герман Ольшанский есть на этой фотографии?
— Вот он, — показал Жилински.
— К сожалению, ваши друзья нас опередили, — помрачнел генерал, он не видел необходимости скрывать эту историю от подследственного. — Заполучив компрометирующие его документы, они принялись шантажировать Ольшанского, и «Лось» сунул ствол охотничьего ружья в рот…
Бывший оберштурмфюрер поморщился.
— Значит, и его смерть на вашей совести, Жилински… И сколько бед еще принесет этот «ящик Пандоры». Зачем вы отдали его?
— Я выполнил свой долг, — твердо сказал Конрад Жилински.
— Послушайте, я что-то вас не пойму. Помогать нам — долг, помогать иностранной разведке — тоже… В каком случае вы искренни?
— Не знаю… Когда ко мне явился гауптштурмфюрер, я вспомнил о том, что я офицер СС, верный слуга фюреру, от присяги которому меня никто не освобождал. Тогда я сказал себе: «Конрад! Пришел твой час… Ты отдашь им проклятый сейф и перестанешь вести двойную жизнь, исключишь из памяти прошлое, оно никогда больше не потревожит тебя, ты останешься только Никитой Мордвиненко». Примерно так рассуждал я, соглашаясь помочь Вальдорфу…
— Значит, вы продолжаете считать себя членом организации СС?
— Теперь уже нет.
— А такая дата вам известна — 16 октября 1946 года?
— В этот день в Нюрнберге повесили главных военных преступников.
— И на этом же процессе СС объявили преступной организацией.
— Это верно, — согласился Жилински. — Правда, вы амнистировали последних пленных эсэсовцев в 1955 году, тридцать лет назад. Если мое преступление состоит в принадлежности к этой организации, то срок давности по нему уже истек.