серые шинели. Их было так много, что казалось — поезд
не может их вместить; но вошли все до последнего
человека. Перрон опустел. Крикнул паровоз, и поезд пошел
на восток, на зарю, в будущее.
Через ^ва дня после этой встречи Коростелев приехал
в родной городок, к матери и бабке. Мать, Настасья
Петровна, пятнадцать лет работала в совхозе «Ясный
берег»; бабка хозяйничала дома. По приезде начался для
Коростелева новый, неожиданный этап жизни: его
назначили директором совхоза. Вызвали сначала в областной
центр, в трест, потом в Москву — и там инструктировали.
А когда он вернулся из Москвы, в райкоме партии был
новый секретарь, Иван Никитич Горельченко. В этом
громадном большелицем человеке с черными бровями и
с узелком шрама у виска Коростелев с первого взгляда
узнал своего ночного вокзального собеседника.
Коростелев не признался ему: зачем? Горельченко его не
узнавал — ну, и ладно. Не та была встреча, чтобы
напоминать о ней...
Под началом у Коростелева оказалось большое
хозяйство. Оно было порядком запущено в годы войны, когда
в совхозе размещались, помимо своих коров, стада,
эвакуированные из Ленинградской области. Корма
ухудшились; на скотных дворах было< тесно; животные болели,
удои снизились.
Мужчины ушли на фронт. Мужчин — трактористов,
скотников, полевых рабочих — заменили женщины и
подростки. Им пришлось положить много труда, чтобы в
тяжелых военных условиях сохранить драгоценное,
любовно подобранное и взлелеянное стадо совхоза.
Совхоз создавался в первой пятилетке, в 1930 году.
Постройки ставились временные — деревянные, с
расчетом на то, чтобы заменить их через десять, двенадцать
лет. Для этой замены за год до войны начали свозить
в совхоз строительный материал. Старый маленький
кирпичный завод на территории совхоза расширили,
построили новые сушильные печи. Война отложила
строительные работы. К концу войны старые постройки
обветшали, пришли в негодность: для капитального ремонта
не было рук.
Чтобы совхоз укреплялся и рос, нужно было прежде
всего создать добрый запас хороших кормов и новые
помещения для скота. Без этого нельзя поднять удои,
нельзя победить болезни, нельзя растить здоровый
молодняк.
Когда Коростелев принимал бразды правления,
главный бухгалтер Лукьяныч сказал ему:
— Не затруднит ли вас, Дмитрий Корнеевич, съез-
днть со мной тут неподалеку в одно местечко? Не
пожалеете.
Лукьяныч знал Коростелева давно, мальчишкой,
Митькой, но теперь держался с ним очень корректно.
Коростелев поехал. Тося Алмазова с трудом вела
машину по нерасчищенной дороге. Мелкой сеткой летел
снег на безлюдные поля.
— Куда мы? — спросил Коростелев.
— Имейте терпение.
Миновали вторую ферму, оставили в стороне и
третью. Завиднелись в летящей белой мгле большие
строения, плоские, без окон и дверей, крытые соломой и
снегом.
— Стоп. Вылезли, Дмитрий Корнеевич.
Оставив машину на дороге, пошли через поле
пешком. Строений было восемь, с боков они были
обставлены фанерными щитами и ржавыми листами старого
железа, подпертыми кольями. Лукьяныч выдернул пару
кольев; громыхнули, падая, железные листы; Коростелев
увидел аккуратным штабелем сложенный лес — материал
для стройки, отборный материал, чистое сокровище.
— Откуда это?
Жмурясь от снега и удовольствия, Лукьяныч
заложил отверстие железом, подпер кольями.
— Как откуда? Наше, совхоза «Ясный берег». В
сороковом и сорок первом завезено для нужд капитального
строительства. Пошли дальше.
И в других строениях был лес, заботливо сложенный.
— Боюсь, что сгнила половина.
— Не может быть. Для того и укрывали, чтобы
йе гнило. Как законсервировались наши планы — ну,
думаю, лес надо сберечь! Тут у нас когда-то пастбища
были, остались навесы, мы их использовали. Пришлось
попотеть: материал-то был разбросан по всем фермам,
с людьми плохо, с лошадьми плохо,— по ночам возили,
Дмитрий Корнеевич! Двойной был расчет: сберечь для
будущего строительства — раз; в случае, не дай бог,
прервался бы к нам Гитлер — мы бы это в момент
подожгли, чтоб ему не досталось,— два.
— И ничего не растащили?
— Охрану держал. Трудно было. Стояла охрана по
всей форме. Сам дежурил с винтовкой. В совхозе
«Долинка», там за войну все стройматериалы разбазарили
на дрова. А мы сберегли. Принимайте.
— Это вы большое дело сделали, Лукьяныч.
— А вы думали.
Они возвращались к машине.
— В тресте знают?
— Большой был соблазн, Дмитрий Корнеевич, не
сообщать. Списать, и все! — как списали в «Долинке». Кто
взыщет? А с другой стороны — как же я при
инвентаризации утаю такое количество материалов,— это
получается государственное преступление, а я не люблю,
когда пахнет преступлением. Я люблю провести законно.
— Пожалуй, трест будет резать нам сметы на
стройматериалы, зная, что у нас есть запас.
— Обязательно будет. Уже прирезал. Я заявил
Данилову, что протестую.
— А Данилов что?
— Данилов говорит: я «Долинке» увеличил, а вам
срезал, потому что у них нет, а вам на пять лет хватит.
— Нехватит на пять лет.
— И я сказал, что нехватит. А Данилов говорит:
война только недавно кончилась, будет вам и белка,
будет и свисток, а пока фонды небольшие, управляйтесь
в пределах плана. Железный мужик, его не
переговоришь.
— Железный,— подтвердил Коростелев. Он успел
рассмотреть Данилова, директора треста, пока тот его
инструктировал.
На обратном пути, в машине, Коростелев и Лукьяныч
обсуждали предстоящие строительные работы. Телят-
ники — в первую очередь телятники и родильные
отделения. Затем скотные дворы, конюшни, склады для
зерна.
— Гараж,— обернувшись, сказала Тося.— Хоть какой,
хоть плохонький. А то курам на смех — становлю
машину в конюшне между лошадьми.
-~ Мечты-мечты, где ваша сладость!—сказал Лукья-
ныч.—Всё спланировали, и даже гараж, а работники?
В строительной бригаде совхоза были главным
образом подростки пятнадцати, шестнадцати лет. Они делали
ремонт—чинили полы да рамы, заменяли сгнившие
доски новыми, красили крыши. Строителей со стажем было
мало, а человека, который мог бы руководить
строительством, и вовсе не было.
— Придут работники,— сказал Коростелев.— Не раз-
Еодите пессимизм. Когда есть стоящая работа, найдутся
и работники, не могут не найтись.
Первая мирная весна после четырех военных весен.
Первая весна новой пятилетки. Ее встречали радостно и
дружно.
Много людей собралось в кабинете Горельченко.
Отчитываться о подготовке к севу пришли председатели
колхозов, заведующий опытной станцией и Коростелев.
Возле Коростелева сидел Бекишев, секретарь партбюро
совхоза, спокойный немногословный человек, к которому
Коростелев с первого дня почувствовал расположение.
И раньше Коростелева иногда вызывали на заседания
бюро райкома, но ему казалось там неинтересно. Он
неохотно отрывался от своих занятий и шел заседать.
Сидел, думал о своем и не понимал, зачем его вызвали.
— Желаете высказаться? — спрашивал Горельченко.
Коростелев отвечал:
— Да нет, я не особенно в курсе.,.
Горельченко кивал, как будто соглашался, что Коро-
стелев не в курсе.
Сейчас Коростелеву было интересно, потому что ему
самому предстояло докладывать.
— Товарищи,— начал он, разложив на красной
скатерти листки с цифрами.— Совхоз начинает сеять через