– И меня, командир, – сказал молодой человек изменившимся голосом, – потому что я… лучше скажу вам раньше… я люблю мисс Кэт… я не умею выразить, как я люблю ее…
– Вы любите ее, – сказал старый воин, – я угадал это… но… знает ли она…
– Она знает. И это слово невольно сорвалось с моих уст, потому что я беспрестанно повторяю его про себя, это слово я услыхал от нее в очень тяжелую минуту… Я верю ей… она ждет меня… или она умерла!..
И молодой человек передал брату майора Гезея прерывающимся голосом подробности трагического происшествия, во время которого с уст молодой девушки сорвалось признание.
Когда он окончил свой рассказ, глубоко тронутый командир «Колорадо» взял молодого человека за обе руки:
– Мой дорогой друг, я вижу, что Кэт и вы достойны друг друга. Я не буду мешать тому, что устроило само Провидение… наоборот… Меня смущают только обязательства, о которых мой брат говорил и которые он взял на себя от имени одного из своих офицеров: если это была последняя воля брата, то это поставит меня в некоторое затруднение. Не знаете ли вы, Кэт говорила отцу о своих намерениях по отношению к вам?
– Не думаю, комендант был слишком слаб, и она вынуждена была скрывать, охраняя его от всякого волнения. Но…
Морис Рембо внезапно прервал свои слова и сказал сдавленным голосом, протянув руку к горизонту:
– Смотрите, командир… там блеснул свет!..
Командир протер глаза.
– Я ничего не вижу… между тем как у меня хорошее зрение…
– Взгляните… левее… Точно свет прожектора… Теперь исчез, но я уверен, что видел его раньше…
Командир Гезей взял бинокль из будки рулевого, долго разглядывал горизонт и сказал вахтенному офицеру:
– Смотрите, Фрекль!
– Я ничего не вижу, командир…
«Колорадо» продолжал свой путь еще целый час со скоростью 23 узлов. Новое восклицание инженера привлекло внимание обоих офицеров к тому же месту.
– Я снова видел отблеск… Не думайте, что это галлюцинация… Я уверен… Смотрите…
– Действительно, я, кажется, видел что-то светящееся, – сказал вахтенный офицер, – что-то быстро промелькнувшее… Это еще очень-очень далеко и как будто очень высоко… Точно молния!..
– Подождите, – сказал командир, – я, кажется, догадываюсь… это проекция светового луча на тучах… быть может, слышал… в известных случаях пользуются этим способом, и тучи служат рефлектором… Подобного рода оптический телеграф виден очень далеко. Позовите телеграфиста!
Когда последний явился, Гезей сказал ему:
– Взгляните туда, на горизонт, на небо, мой друг! Если станут появляться и исчезать световые знаки, попробуйте разобраться, нет ли в них черточек и точек азбуки Морзе?
Прошло полчаса, и телеграфист, захвативший с собой большой морской бинокль, заявил:
– Я заметил что-то напоминающее букву Н.
И тотчас он прибавил:
– Теперь – Е.
Затем через минуту:
– Вот и Р. Это, несомненно, сигналы…
Прошло несколько мгновений.
– Больше ничего не видно. Только три буквы – HEP.
– HEP, – повторил Морис Рембо. – Что означает это неоконченное слово?
– Во всяком случае, – сказал командир Гезей, – эти сигналы подаются кем-либо из наших соотечественников – это не японские буквы!
– Они подаются из Мидуэя, – горячо воскликнул Морис Рембо. – Они оттуда… Мидуэй… Значит, крепость не сдалась!
– Подождите! – закричал телеграфист. – Снова начинается то же слово… Н. Мы приближаемся – я вижу яснее L.
– Нет, теперь Е…
– А теперь я уверен, что это L… Вот и Р…
– HELP – «помогите», – объяснил Морис Рембо. – Командир заклинаю вас: скорее! Это просит Мидуэй – там пришли в отчаяние.
Старый офицер наклонился к рупору, проведенному в машинное отделение:
– Скорее, Гивен! Двадцать пять узлов, если можно!
Из глубины судна раздался ответ – несомненно, возражение.
– Тем хуже! Воспользуйтесь запасом… Двадцать пять узлов, говорю вам, только на два часа!
И форштевень «Колорадо» разрезал волны, окрашенные оранжевым отблеском от миллиардов светящихся моллюсков, отбрасываемым на гребни каждой волны.
Еще полтора часа крейсер продолжал свой путь: его мощная машина, казалось, задыхалась, и из труб вырывалось пламя, смешанное с пылинками каменного угля цвета расплавленного чугуна.