–Твою мать, гребаный эльф, да у тебя кишки наружу!!!– вырывается истеричный дрожащий голос, какого она и сама никогда не слышала, – Как ты добрался сюда?!
Она еще раз громко проговаривает ругательства, ворошит аптечки, и принимается за дело. Вспоминает все, что рассказывала Эля о самопомощи, все чему учили в части. Она никогда бы не подумала, что это информация пригодится для спасения кого-то другого, кроме ее самой. Тем не менее, она возвращается в холодное равновесие, руки передвигаются отточено и уверенно, не упуская ни одной детали. Закапывая все эмоции глубоко внутри себя, она не страшится ни крови, ни плоти, ни внезапного пробуждения раненного.
Мирон слабо приоткрывает веки лишь под утро. Заштопанный, перевязанный и укрытый легкой простынкой от посторонних глаз. Зоя, в это время, заснувшая в кресле тихо посапывает. Когда по помещению разносится хриплый дающий надежду слабый голос, она вздрагивает. Зеленые глаза широко раскрываются, она не понимает, что хотят сказать пересохшие белые губы, но без лишних слов приносит ему воду, и помогает отпить. Раненный эльф в ответ почти незаметно кивает.
–Ты меня слышишь?
Слабый кивок, расширенные зрачки и синие веки.
–Я не могу тебе до конца помочь. Тебе скорее всего станет хуже. Надо либо в больничку, либо к норам. Я постараюсь что-нибудь придумать, но мне нужно для этого уйти, – она слегка медлит, унимая дрожь в голосе, – Не подыхай тут.
Легкая недоулыбка и теряющийся пустой взгляд.
Громко вдохнув и выдохнув во всю грудь, Зоя встает с корточек, и направляется к двери.
***
Утро Элеоноры выходит очень тревожным и скомканным. Она впервые видит свою племянницу растерянной и даже напуганной, почти не скрывающей этого. Странные слова, странное поведение, все говорит о том, что ночью что-то произошло. Зоя усаживает тетю на кухню. Услужливо наливает ей чай и присаживается рядом, словом, делает все то, что обычно делала Эля, чтобы серьезно о чем-то поговорить.
– Зоя, что случилось? Почему так рано встала?
– В общем…Это твой дом, и ты имеешь полное право знать все, что в нем происходит. Вчера ночью к нам за помощью обратился мой…, – Зоя пропускает один вдох, обдумывая нужное слово, почти выпалив слово “друг”, заикается. Выходит другое слово, более приемлемое, – сослуживец. Он ранен, серьезно ранен. Я не знаю, что с ним произошло на первом задании, очевидно, не справился, и по какой-то причине пришел за помощью именно сюда. Я положила его в предбаннике, обработала и зашила раны, думала, что все обойдется, но слишком много крови потеряно, ему нужна помощь.
Эля на время ее слов застывает, теряется в пространстве, слегка приоткрыв от удивления рот.
– Господи, что ты говоришь такое…А как…как ему помочь? Обратиться в часть? Они заберут его, или пришлют врачей, нор, в конце концов…
– Боюсь, с его планами это не вяжется. Пока мы отправим запрос, пока они примут решение и пришлют кого-то, он уже может быть мертв. Боюсь…, –Зоя нервно трет глаза, глубоко порывисто вздыхает, и все же продолжает говорить, – мне нужна твоя монета. Не удивляйся, я знаю, что она у тебя есть. И…теперь, не смею осуждать.
– Ох! Зоя, ты знаешь, о чем говоришь? Знаешь, что с тобой будет, если мать узнает?
– С нами обоими. Да, я знаю, но…, сама не понимаю, что делаю! Не хочу оставлять на себе кровь человека, любой ценой.
Зоя от злости бьет кулаком об стол и вскакивает со своего места, запуская руку в рыжие волосы.
– Погоди…Я сама это сделаю. Все будет хорошо, ты только не переживай! Мы все уладим.
– Ты не смей в это лезть! Это моя ответственность, мой проступок и я сама понесу за него наказание, если придется.
– Это моя монета, и я буду распоряжаться ей так, как мне угодно! Иди к нему, следи за состоянием, пока я не вернусь с подмогой. Ясно?
– Ты не понимаешь, их помощь не бескорыстная, они попросят плату, и что ты им дашь?
– Будешь учить меня как монетой пользоваться?! Я прекрасно знаю, на что иду, Зоя. Делай, как я сказала. Сейчас же, – голос Элеоноры вдруг звучит стольным холодном, так же, как звучит мать, когда требует выполнять приказы.
Зоя ошарашенно мнется, зелеными глазами поедая родную тетку. Эля никогда не показывала такого тона. Зоя всегда считала ее слабой, не ведающей, глупой и наивной. Теперь же, с Элеоноры словно падает пелена, и на поверхность ее лица выступают черты лица чистокровного охотника, такого, каким является и сама Зоя. Пока племянница ошалело моргает и переваривает сказанное, Эля выходит из кухни к себе в комнату.