Вода постепенно остывает, и Варя начинает терять подаренное ей тепло. Она неохотно встает, обтирается тонким истертым полотенцем, одевается и идет в свою комнату. Там ее ждет беспорядок и гнетущее одиночество. Она не хочет проводить здесь еще одну беспокойную ночь, но тревожить чужой покой не станет.
Лунный свет просачивается в ее комнату сквозь листья березы и иголки высокой ели. Что-то тянет Варю вдохнуть пыльный ночной воздух. Она открывает окно и ветер приносит отголоски слов беседующих у ворот людей.
– Да-да, уж поглядывай за нею. Сама знаешь, шо от таких ожидать, батька у них бандюга, яблочко от яблони… Сколько раз его ловили на хулиганстве! Там одна тропа. Мать их не воспитывала никогда, – доносится громкий лукавый голос соседки.
– Кто тебе рассказал? – тихо и злобно спрашивает Татьяна Родионовна.
– Дак все знают, Данилка Кузьмин битый ходил. Мине то Маринка все докладывает. Шо не поделили хлопцы, а твоя там жару дала!
– А ты меньше дряни ушами собирай, вместе с девкой своей. Моя спит по ночам, из дому не выходит.
– Да шо ты говоришь! Я видала их, как на великах по всему селищу катаются, и младший с ними! Шо я, слепая по твоему? – расплевываясь цедит соседка.
– Да, пойди очи свои протри. Не Варька это, я за ней слежу. Ходишь, шелуху нагоняешь, лишь бы смуту навести, жить скучно стало?! Так с Наташкой своей разбирайся, как по селу в умате песни горлонить и с мужиками приезжими крутить, – ровным холодным и угрожающим тоном отвечает Татьяна Родионовна.
– Ой-Ой! Рот закрой свой грязный! Не было такого!
– А я видела. Иди-ка ты отсюда, чтобы ни глаза, ни уши мои тебя не бачели! Не боишься, как завтра проснешься, поганая? Некоторые слухи, знаешь ли, правда, догадайся какие! – мрачно и тяжело, почти шепотом цедит сквозь зубы бабушка и громким хлопком закрывает калитку. Соседка не много погодя, матерясь под нос, уходит к себе домой.
Варя бросается закрывать на щеколду дверь, падает на кровать, закрывая голову подушками.
«Не поможет. Теперь мне точно не жить».
Бабушка возвращается домой, расшвыривает предметы, приближается к двери в маленькую комнату.
– Внуча, выйди поговорить! – ее голос колеблется от напряжения и злости.
Варя, знает, что ее ждет, и несмотря на жгучий стыд и страх, перестает прижиматься к ковру на стене. Пришел час правды, сейчас и в эту минуту, может быть, бабушка наконец поймет ее и сжалится. Тяжело выдыхая воздух, она выходит из комнаты.
– Что? – только и успевает взволнованно проронить Варя, когда бабушка цепляется мертвой хваткой за ее волосы и бросает в коридор. От неожиданности Варя падает, бьется головой об порог.
Татьяна Родионовна возвышается над ней, в одной ее руке клок вьющихся темных волос, в другой солдатский ремень с железной бляхой. Варя вдруг вспоминает мамины рассказы об этом ремне. Черный и жестокий, не меньше холодного оружия пригодный для принесения тяжкого вреда.
– Где ты шлялась ночью, коза драная?! Признавайся! – бабушка заносит ремень.
Громкой удар о худое девичье бедро разносится по пустым стенам дома.
– Признавайся, дрянь такая!
– Нет! – визжит отчаянно Варя, – нет! Прекрати! Послушай!
– Под сына зека подкладываешься, мразь! Я дала тебе дом, одевала, кормила! – удары один за одним проходят, по сжавшейся в комок Варе, по спине, ногам, и рукам прикрывающим голову, – грязь неблагодарная! Я знала, что ты такая же как мать, бестолочь! Сволочь! Позор! Больше ты не выйдешь из дома!
Варя молчит, не произносит не звука, лишь капли слез, падающие на пол, выдают ее боль. Рука бабушки устает и опускается, она тяжело дышит и презрительно смотрит на красно-синюю кожу. Вслушивается в тихие всхлипывания.
– За что? – тихо произносит Варя, – ты приняла меня за что? Если собиралась травить и избивать? – Варя отрывает прикованные к полу глаза, поднимает их на бабушку, – ты ведь не представляешь, что со мной творится на самом деле! Ты не умеешь сочувствовать. Почему ты не слушаешь единственного близкого тебе человека? Или я для тебя лишь балласт, прибившаяся собака с улицы?! Вот, что ты делала с мамой, когда она забеременела мной? Ты наказывала ее за ошибки, но не пыталась ее понять, хотя бы послушать.
– О чем вас слушать? Испорченные и ничтожные сволочи! В голове пусто, нет ни чести ни совести! – сквозь зубы, набирая новую волну ярости, цедит Татьяна Родионовна и заносит ремень над головой.