Оцепенев от дикого звериного страха, ищет его глаза, пытается заглянуть в лицо, но разглядеть ей ничего не удается. Его голову полностью поглотила зловещее черное полотно, а вместо глаз видны лишь маленькие красные отблески. Сердце вырывается из груди, она не может вдохнуть, конечности застывают, страх поглощает сознание. Красная пелена.
Жидкая злая тень отворачивается от девочки, уходит в сторону. Оно останавливается у стола рядом с клетками разведенных кроликов. Свет падает ярче, тьма постепенно рассеивается. Одним движением он ловит серого кролика за уши, подносит его к столу. Кролик вырывается, визжит очень громко и пронзительно, словно младенец. Отец кладет барахтающегося и извивающегося кролика на бревно, замахивается и одним ударом отрубает ушастую голову топором. Кролик перестает сопротивляться, его конечности безжизненно болтаются в воздухе, а голова катится к маленьким застывшим ножкам Нины. На безжизненной мордочке открыты глаза. Бурая кровь заливает стол, стекает с его локтей, с беспомощной мертвой тушки, блестящего большого топора, с забора, с листьев деревьев, она течет по тропинке, спускаясь к ногам Нины. И она вместе с ними в этой ужасной, вязкой, пахнущей железом крови.
Нина застывает на месте, не дышит. Она чувствует, что следующим кроликом будет неприметно она. Отец резкими шагами приближается к корыту с водой. Нина в мгновение оживает, ее пробивает дрожь, ей становится холодно и жарко одновременно, глаза растерянно бегают в страхе, ищут за что уцепиться. Она отползает назад, цепляясь ногами за траву. Крик предсмертного кролика все еще звенит в голове, она чувствует, что задыхается, жадно хватая воздух.
За спиной раздается встревоженный голос дяди Миши. Он тоже испуган, но лишь из-за того, что Нина упала, ушиблась и испачкала свое новое платье. Он присаживается к ней, пытается поймать на себе ее взгляд. Она не слушает ласковых слов дяди. Он отряхивает ее платьице, приглаживает растрепавшиеся волосы. В конце концов, Нина съеживается, зажмуривает глаза, и он поднимает девочку на руки. Дядя Миша нежно поглаживает ее по спине и голове, убаюкивает. Маленькое тельце дрожит от страха, выскальзывают первые крупные слезы.
Гулкие тяжелые шаги рядом. Грубый низкий и хриплый голос, неразборчивые слова. Дядя наконец замечает застывшую в маленьких глазах панику. Отпускает ее на землю, прячет за собой. Нина скрывается за длинные стройные ноги, как за высокое тонкое дерево, хватается ручками за штанины.
Двое мужчин здороваются. Дядя Миша любезно задает вопросы, отвечает на встречные односложно, в голосе его звучит уверенность, но с каждой минутой к ней прибавляется неловкость, смятение, недоверие. Отец неустойчив на своих ногах, заваливается в разные стороны, вовремя успевает опереться на правую ногу. Речь его звучит прерывисто, неразборчиво и нечетко. Дядя Миша, не поняв и половины из сказанных собеседником слов, пытается безуспешно поддержать разговор, любезности и манеры ему здесь не помощники. Отец безразличен к присутствию дочери, спрятавшейся за ногами пришедшего гостя. Ни один его взгляд ее не касается, ни одно слово из его уст не говорит о ней. Нины для него просто нет.
Рука отца заносится за головой дяди Миши, грубо падает тонкое элегантное плечо, сжимает плечистый пиджак. Нина сотрясается, вжимает голову в плечи. Дядя Миша, заносит руку назад, и незаметно поглаживает маленькую головку напуганного ребенка, постепенно отступает назад.
– Ну что ты, Гриша, понял я тебя, понял! Мы пойдем тогда, ждем тебя за столом! – аккуратно выбираясь из хватки тяжелой руки, выговаривает дядя Миша.
Наконец отец опускает руку с плеча и в очередной раз ловит равновесие где‑то на шаг дальше от них. Дядя Миша берет Нину за ручку, и они, без всякого ответа и ожидания, уходят. Нина оглядывается назад, проверяет не идет ли отец за нами. Отец возвращается к клетке несчастных кроликов. К маме они идут молча, испытывая некоторые неудобства друг перед другом. Нина знает, что дядя догадывается, чего она так сильно боится. Его выдают нахмуренные брови и озадаченный взгляд.
Мать все так же неподвижно сидит в беседке. Ушедший в никуда взгляд. Нине кажется, что она не похожа на ее живую, веселую и добрую маму, сейчас она словно статуя, сделанная искусным мастером.
Нина отпускает руку дяди, живо бежит к ней. Она ждет, что мамин взгляд станет ярче хотя бы на мгновенье. В маленькой испуганной до окоченения голове не укладывается, что же все-таки она видела, и потому рассказать об этом она не может. Нина отчетливо понимает, что никто не поможет ей, никто не спасет. Она кидается в материнские объятья, и мама обнимает ее крепко в ответ. Материнское сердце перестает быть замороженным, каменным, оно оттаивает, но наполняется ноющей болью.