Мать нежно трогает маленький лоб, гладит мокрые от слез пухлые щеки, заглядывает в глаза, ищет ответ. На встревоженные вопросы об испачканном платье девочка не отвечает. Горящий ком в горле не дает произнести ни звука, Нина лишь тихо выпускает пару слезинок в мамино чистое голубое платье.
– Тихо-тихо, я с тобой, – колеблющимся тоном говорит мама, проникая в мысли своего дитя.
Когда соленые слезы дитя высыхают, мама подсаживает ее за стол и уходит. Встречается с дядей Мишей неподалеку, не выпуская дочь из поля своего зрения. Издалека Нине кажется, что они давние друзья и могут друг друга понять. Дядя Миша пытается что-то объяснить, прижимает руку ко лбу, спрашивает о чем-то тревожном, но мама молчит в ответ, прячет глаза. Он снова и снова что-то рассказывает, она кивает, ни обронив ни слова.
Мама возвращается к столу. Нина всматривается в лицо дяди, и что-то подсказывает ей, что разговор их не закончен, оборван, оставлен без какого-либо решения. Мама берет Нину на руки, сжимает маленькие плечи крепко, убаюкивает, напевает песенку. Нина расклеивается и плачет во весь голос.
Остаток дня мать и дочь проводят в доме. Мама купает Нину и переодевает в чистое платье. Сидя в детской комнате на ковре, играют с куклами. Кажется, что все плохое позади, и им больше никто не нужен.
Окно на улицу открыто, слышатся голоса взрослых, молодых, бабушек, дедушек и гостей, но вот среди радостных и довольных шумов раздается громогласный, наполненный гневом хриплый и разнузданный голос отца. Мама поднимается, выглядывает в окно. Нина встает за ней, но та жестом показывает ей сидеть на месте. Круглое взрослое лицо в свете яркой зори бледнеет, она сжимает в руках подол платья, так сильно, что Нина замечает побелевшие косточки на ее пальцах. За окном все так же доносятся крики, испуганные и истошные. Мама поворачивается к Ниночке, бросает строгое «сиди здесь!», и быстрыми шагами выбегает из комнаты.
Нина сидит на полу одна и слушает, как на улице люди кричат рваные фразы: «Что ты делаешь!», «Оставь его!», «Миша, уходи!», «Хватит!», «Уведите его! Заберите у него топор!», «Помогите же вы ему». Комната становится все больше и от сияющей за окном зари, стены окрашиваются в красный цвет. Страх или любопытство перебарывают ее, она ставит свой стульчик к подоконнику, залазит на него и выглядывает в большое раскрытое окно.
Отец шатается в разные стороны, но удерживается на ногах. Большой опасный окровавленный топор в руках. На траве, чуть дальше от него, залитый кровью, лежит дядя Миша. Он шевелится и дышит, как раненая рыба. Отца с двух сторон пытаются сдерживать дядя Коля и дедушка, но он раскидывает их, как тараканов, нападает на уже поверженного снова и снова. К дяде Мише прорывается отчаянная Аня, а за ней с террасы бросается мама. Они обе падают на колени перед пострадавшим, руками сдерживают его раны, пытаются оттащить его подальше от отца.
Аня кричит, срывая голос:
– Вася, беги за Юрием Анатольевичем, быстрее! Что же вы стоите, помогите нам!
Все, кто был в оцепенении, оживляются, кто-то бежит в дом за тряпками, кто‑то со стола несет воду. Еще пару мужчин присоединяются к попыткам держать отца, отобрать топор, усадить его на траву. Чем больше сопротивления ему оказывают, тем сильнее он становится, и вот-вот снова настигнет тех, кто пытается помочь, еще живому дяде Мише.
Из Нины вырывается пронзительный писк:
– МАМА!
И мама, в отличие от остальных слышит его, отвлекается, кричит в ответ чужим, резким и грубым голосом:
– Нина, оставайся там!
Но Нина не может держать себя на одном месте, она уже сидела в шкафу и больше никогда не позволит себе оставить маму на растерзание. Нина бежит через коридоры и лестницы, выбегает на улицу. По недавно высохшим ресницам вновь бегут болезненные слезы.
На улице мама продолжает упрашивать Нину уйти, но та непослушно кидается к ней. Мама отгоняет ее, отталкивает и тоже плачет. Нина тянет ее за платье, пытается унести за собой, но мама остается держать раны дяди Миши. Он все еще дышит. Нина падает к ногам матери и видит, как сочится кровь из плеча и ноги, как глубоко ему разрезали тело, как больно ему сейчас. Мама берется свободной рукой за голову дочери, она сжигает ее упрекающим взглядом, прячет за свою спину, больше не пытаясь отогнать.
Отец неотрывно кричит неразборчивые слова, плюется ими, словно чем-то вязким и желчным. Несколько крепких мужчин, удерживающих его на расстоянии, говорят с ним, но он замечает их не больше чем мух. Его слова адресованы только маме, но та отвечает одним лишь жестоким разгневанным взглядом.