– Когда он закрыл вас под замок, он утихомирился. Они все собрались и решили, что вам здесь место. Они сговорились не выпускать вас! Говорят, что вы с Михаилом Ивановичем! Говорят, что Ниночка наша, его! И верят тому, что с пьяного бреда наговорил Григорий Васильевич! Пока вы здесь, он спокоен, и они решили, что всем будет лучше, если вы останетесь! Что делать нам, Ольга?! Что делать?! Как теперь вас вызволять?!
Аня продолжает громко истерично рыдать.
Мама теряет силы в ногах, сползает по двери вниз и присаживается на корточки.
– Значит, наказать меня решили. Скажи, Аня, Миша жив?
– Да, его перевязали и отправили в лазарет, но неизвестно, что с ним дальше станется...
– Ясно. Иди обратно. Никому не рассказывай, что ты к нам приходила, слышишь?
– Да, я слышу! Держитесь, мы придумаем что-нибудь! Мы будем просить, мы с Васей не оставим вас здесь! Оленька, Ниночка, миленькие!
– Спасибо, беги скорее отсюда, чтобы не заметили, а то сядешь здесь с нами. Уходи, говорю!
Анины всхлипы слышатся все дальше, пока не прекращаются совсем.
Нина тихо присаживается к матери, обнимает ее. По щекам текут слезы, уже одни на двоих. Нина видит, как мама смотрит на нее. Они жалеют друг друга. Нина не понимает, что все это значит, и что ждет их дальше, но сердцу ее очень больно.
Становится все холоднее. Тихо.
Глава 9. Охотница.
Взволнованный строй под горячим дрожащим воздухом. Фамилии, бойцы, строгие черные папки на каждого. Тверже, чем сейчас, никто из них не врезался в асфальт. Взгляд каждого прикован к железному столу. Заветные бумажки в красивых черных обертках стопками сложены в строгом порядке, как в том же строю. Властный твердый голос полковника.
Отточенным шагом рыжая голова настигает цель. Черная папка в руках, сухой тресканный взгляд полковника, по его лбу и вискам скатываются капли пота. Ничего лишнего, только приказ. Зоя возвращается в строй. Непроницаемое белое, холодное, даже в нещадных лучах солнца лицо, глубоко внутри прячет ликующую улыбку.
Объявлен отбой. Каждый с трепетом и священной тревогой обращается к изучению своего первого.
Коридор за коридором непривычными робкими шагами, Зоя ищет отчуждения, ищет уголка одиночества среди белого дня. Слишком много глаз. Времени мало. Она отворяет деревянную, богом забытую дверь в библиотеку. Один лишь смотритель, и тот давно замшел и заплесневел, безумец. Достаточно ли она далеко спряталась? Нашла ли свой угол, среди затхлой бумаги и многолетней пыли? Охотники не жалуют книги, наверное, когда-нибудь это сыграет свою роль.
Мимолетно кивнув спящему смотрителю, Зоя передвигается среди скудных книжных шкафов. Она пришла сюда не читать, каждая книга, это поняла. Никто не спасет их от одиночества, не удостоится чести быть раскрытыми.
Рыжая голова останавливается у старой школьной парты. С нежностью и благоговением кладет на нее папку. Отходит на пару шагов. Присаживается на колени и дает себе волю почувствовать громко бьющееся сердце. Оно словно наливается свинцом и тащит вниз, к дрожащим ослабшим от волнения коленям. Сжатые в кулаки руки падают на эти колени. Она не отрывает круглых зеленых глаз от черной папки. Начало положено. Еще минуту, одну минуту, чтобы унять собственный трепетный страх. Тишина погребённых в желтой тленной бумаге слов. Пустой напряженный рассудок.
Она закрывает глаза и вдыхает глубже, вспоминает прошедшую короткую жизнь, мысленно прощаясь с ней. Она вспоминает только то, что делало ее обычным человеком, непослушной девчонкой, выросшей в старой затрепанной деревне. Вспоминает, как Эля заставляла ее делать уроки, готовить злосчастный куриный суп, как водила в кинотеатр, а еще ее горькие слезы, надломленный, униженный, но не таящий злобы взгляд. В сердце покалывает острая горячая боль, ей стыдно. Вспоминает как купалась во внимании и славе среди своих сверстников. Вспоминает, как с Тасей собиралась на дискотеку, словно это было настоящие событие для нее, как сбегала из дома и ночами гуляла в компании ребят по соседним деревням, заводя новые знакомства. Как в знойную жару лежала звездой в холодной реке и смотрела на солнце, не щадя своих глаз, как вдыхала запах костра в походах. Неуверенные, наивные ласки и поцелуи в зеленой палатке, под шум холодного ветра и запах цветущего шалфея. Тогда к ним залетела оса, и они еще долго не могли ее выгнать, от этого хотелось и плакать, и смеяться. Она всегда говорила себе, что играется с этой жизнью, пока может, без всяких привязанностей, без доли серьезности. Сейчас она вдруг больно осознает, что может быть все действительно было так. Эля и правда ее единственная семья, независимо от условий любящая и заботливая, Тася и правда была ей подругой, которой все же стоило рассказывать все ее тайны, и может быть, то была влюбленность или даже любовь… Отчаяние захлестывает ее, но она словно за шкирку, как щенка, вытягивает себя наружу. В точку невозврата. Стол и черная папка.