— Так точно, — хрипло и сдавленно отвечает Зоя сквозь тяжелый натянутый ком в горле.
— Не слышу?!
— Так точно! — выкрикивает из всех сил Зоя.
Пальцы на ее затылке слабеют и она покорно возвращает голову в исходное положение. Генерал-полковник усаживается в свое кресло, небрежно стряхивает пепел в стеклянную пепельницу.
— Свободна, — с былым безразличием раздаются слова.
Зоя вскакивает со своего места, и не чуя ног, возвращается в казарму.
Рыжая голова возвращается к своей койке, снимает измотанный китель и бросает его небрежно на идеально ровно застеленную простынь. Разминает мышцы, присаживается на кровать и устало трет виски пальцами, зажмурив сильно глаза. В голове мечутся мысли, неоднократно навязчиво пережеванные за последние дни, с того момента, как она получила папку. Хочется закурить, да так, чтобы легкие заболели. Она нащупывает китель, не поворачивая головы, по инерции ищет в нем то, в чем нуждается, но вместо этого находит в кармане белую свернутую бумажку. Недовольно хмурясь, она разворачивает рваный клочок и читает мелкую надпись.
«Надо поговорить».
Снова ночь, снова медленно капающая холодная вода из ржавого крана. Холодный пол и босые раскрасневшиеся ступни. Тихо свистящий сквозняк пролетает по крашенному подоконнику, расплывается на нем и путешествует дальше, по полу, через щель и по коридору. Эти раковины и зеркала становятся хранителями чужих тайн не намеренно и все же слушают очень внимательно.
Совсем неслышно из темноты проскальзывает худое сутулое тело. Выпрямляется и становится выше, как только его касаются лучи лунного света. Темные глаза сверкают и беспрепятственно устремляются на свою рыжую цель. Зоя, прислонившись к подоконнику, смиряет его раздраженным взглядом.
— Ну, чего тебе? — раздается недовольный женский голос.
— Тебе бы лучше не маячить у подоконника, там дежурные курить вышли. Может присядем? — Мирон галантно приглашает жестом устроиться под раковинами.
Зоя недовольно морщится, в груди должен вот-вот отозваться жгучий укол боли, но его нет. Боль снова куда-то вылетает из груди, обещая вернуться не скоро. Она отстраняется от подоконника. Мирон присаживается на пол к стене напротив раковин, решив, что ему не стоит заступать на ее тайную территорию. Зоя спускается к батарее, усаживается рядом с ним.
— Есть курить?
— Конечно, — Мирон протягивает ей свою пачку. Жесткими негнущимися пальцами Зоя вытягивает из пачки сигарету, вставляет в зубы. Из ниоткуда, будто сама собой, в руках Мирона возникает зажигалка, он подкуривает сначала рыжей, и лишь затем себе.
— Выкладывай, что за разговор, — выдавливает Зоя, съеживается после первой затяжки.
— Да… с чего бы начать. Хотя, стоит ли говорить предисловия…
— Ну?!
— Я планирую побег.
Зоя могла бы сейчас поперхнуться, но что-то подсказывало ей, что так оно и планировалось с самого начала. Мирон чужой среди своих, в нем никогда не было отъявленного желания служить, выполнять приказы, доказывать свою преданность и полезность. Он всегда отстранен от всех, всегда где-то у себя в голове.
— Ясно. Я тут при чем?
— Мне бы пригодилась твоя помощь.
— Какая еще помощь?
— Когда вернемся по заданиям, мне нужно что бы кто-то принес весть о моей смерти, и доказательство.
— Зачем? Они все равно найдут тебя.
— Если все правильно расставить, то искать будет нечего, а ты будешь свидетелем. Мое задание не так далеко от твоего дома. Скажешь, проходила мимо, обратился за помощью, не справился, погиб, ты закончила дело за меня.
— Так просто? А мне-то с этого что будет?
— Нет, не просто. Ты хотела другое дело? Вот тебе выгода.
— Откуда ты…
— Уши острые, забыла?
— Все равно, идиотская идея. Зачем тебе это?
— Не очевидно? Я хочу свободы, не хочу быть убитым по-настоящему, и не хочу убивать. Меня воспитывали по-другому, не так, как тебя. Я не должен был здесь находиться.
— Почему же ты здесь?
— Потому что мой старший брат погиб, а я оказался более живуч. Хочешь, чтобы я душу тебе раскрыл? Или просто ответишь, да-нет?
Мирон устало откидывает голову на белую плитку, прикрывает веки. На глаза падают растрепанные черные волосы. Лунный свет перемешивается со светом фонаря с улицы, и теперь они пляшут и освещают его шею, ровный без изъяна мальчишеский профиль. Зоя, вдруг ведомая этим светом, обращает к нему взгляд, удивляется тому, что увиденное ее привлекает и даже тянет, взбудоражено резко отдергивает себя, снова устремляется в изъеденный накипью кафель, пытается разглядеть его трещинки.