Вдруг позади себя боковым зрением она видит тень. Моментально страх обездвиживает ее. Громкий крик раздается на всю деревню. Глаза зажмурены, она вжимается плотно в калитку. Она чувствует жар, слышит, как дует ветер и шевелятся листья. В голову вдруг поступают сигналы об ошибке. Она медленно открывает глаза. Чернов стоит перед ней, чуть-чуть склонившись, и подозрительно разглядывает гостью. Еще несколько секунд они неловко молчат и пристально переглядываются.
— Да что с тобой такое? Это ты меня так сильно напугалась? — ухмыляется Паша.
— Нет. В смысле да, ты подошел со спины очень тихо… — отряхиваясь и отлипая от калитки, цедит сквозь зубы Варя.
— Пугать тебя, становится интересной привычкой.
Чернов подходит ближе. Варя лишь растерянно топчется на месте, уходит в сторону, почти упав на цветочный куст. Он открывает калитку, засунув руку в щель между воротами и столбом, на котором держится калитка, отодвигает трубу. Язвительно ухмыляется, случайно зацепив взглядом краснеющее девичье лицо. Раздается металлический скрип.
Еще несколько секунд молчания.
— Ты, кстати, к кому? Дома никого нет, — вдруг подмечает он.
— Ты только что прошел.
Паша ухмыляется снова, смотрит куда-то наверх.
— Ну, проходи.
Чернов раскрывает калитку настежь и приглашает жестом зайти. Варе открывается вид на выложенную камнем тропинку к узкому крыльцу, описывающую круги на месте собаку и еще несколько молодых яблонь.
— Нет, спасибо, я пришла только за документами. Я думаю, они остались в машине.
Синие глаза расширяются, лицо распрямляется, становится проще.
— Да, вчера я про них и не вспомнил! Сейчас посмотрю.
Паша заводит во двор красный велосипед, прислоняет его к воротам. Возвращается, идет прямиком к черной машине, припаркованной у дороги. Открывает дверь ключом, нашаренным в кармане, и обыскивает салон. С минуту Варя наблюдает за его действиями, и вот он победно вытягивает синюю папку из‑под переднего сиденья, на котором Варя вчера и уснула.
— Вот, держи. Видимо, когда вытаскивал тебя, за сиденье завалилась.
— Спасибо. Кстати… — Варя вдруг хочет что-то возразить по этому поводу, но встречается со своей неловкостью и решает не выражать возмущений, — спасибо, и извини за бабушку, она слегка…
— Жаждет моей смерти.
— Не без этого, конечно, но я хотела сказать, тревожная.
— Меня старушками не напугаешь, а вот то, что ты вчера не приходила в себя и почти не дышала, действительно было страшно. Я собирался вызвать скорую, но твоя бабушка чуть не порвала меня за эту идею, что странно.
— Да, хорошо, что со мной все хорошо. Она наверное перенервничала или типа того… — Варя вдруг встречается с синими глазами, и смущенно вздрагивает, — ладно, я пошла домой.
— Подвезти? Не похоже, что ты здорова, после вчерашнего.
— Нет, я же как-то пришла сюда сама.
Она отвечает спокойно, но тут же в ее глазах застревает образ человеческой тени и поток белых мерзких личинок.
— Ты же не хочешь умереть. Не трать время.
Губы Чернова вновь озаряет ехидная улыбка и он уверенным шагом направляется обратно во двор. Варя оцепенело разворачивается и шагает к дороге. Всего десять шагов, и за спиной раздается железный стрекот старого велосипеда. Чернов обгоняет ее и преграждает путь колесами. Солнце беспощадно бьет ему прямо в глаза, и он жмурится, как только может, сопротивляясь ему. Теперь он похож на маленького ушастого мальчика из детства, каким Варя его и запомнила. Обаятельный хулиган.
— Я же сказала, пойду сама. Если бабушка узнает, убьет нас обоих.
— Определенно, это риск, но ты же не трусиха? — с вызовом спрашивает Чернов.
— Нет.
— Тогда прошу, как в старые добрые!
Он кивает на багажник, не отрывая от нее глаз.
— Ты серьезно? Мы его раздавим, сколько ему уже лет?
— Не смей его оскорблять. Я могу передумать.
— Хорошо, как в старые добрые.
Где-то внутри она чувствует то, как повелась на манипуляцию, как легко выдала себя, как наверняка покраснела. Чтобы поскорее скрыть свое лицо, садится на пассажирское железное сиденье. Чернов удовлетворенно улыбается, слегка обнажая белые зубы.
Под сдавленный скрип старого железа они выдвигаются в путь.
Они едут быстро, но Варя не чувствует холода, ей приходится держаться за спину Чернова, и он не пропускает до нее холодный ветер. Варя чувствует, что даже смущение ее не так задевает, как желание прижаться к нему еще сильнее, не только потому, что об него можно согреться, а потому что ближе, чем сейчас, они были только когда-то в детстве, словно, ей снова пять, а ему семь, и ничего не изменилось.