Ее кивок стал обещанием.
Маре дали зеркало, чтобы смогла рассмотреть себя и запомнить. Зима, поселившаяся в ней, сделала бледной кожу. Волосы посеребрил иней, глаза — что подернутая льдом черная вода… И совершенство в каждой черте. Диковинное, даже пугающее совершенство.
— Ты — мое лучшее творение, — вторя ее мыслям, выдохнула царица.
— Морана… Что такое зима? А иней? А… океан?
Эти мысли пришли сами собой, хоть Мара их и не понимала.
Морана нахмурилась.
— Я вложила в тебя больше, чем задумывала. Но вышло как вышло. Идем, мне многое нужно тебе рассказать. А прежде — показать царство, которым я владею. Которым, царевна, владеешь теперь и ты.
Царство то было отлито из золота. А Маре милей было серебро.
***
Как выяснилось вскоре, их с Баюном мучила одна и та же напасть, что порождала добрые и не очень шутки от Полозовых невест. Как и Яснорада, Баюн постоянно чувствовал голод. Она кормила кота тем, что оставалось после гостей. А оставалось обычно много. Для гостей что Ягая, что сама Яснорада накрывали целый стол — с несколькими блюдами, как на пиру во дворце. Но обоим еды хватало ненадолго.
Как она при такой любви к еде оставалась столь худой, для нее самой оставалось загадкой. «Ведьма. Точно ведьма», — прозвучал в голове змеиный шепот Драгославы.
Однажды Ягая куда-то запропастилась — солнце успело дважды встать над Кащеевым градом. Гости не появлялись, словно дверь кто-то заговорил, и Яснорада совсем заскучала. Ягая будто знала, что в избе будет тишь, и особых наказов дочери не оставила. Жаль, вместе с наказами она забыла и о еде. И пускай Яснорада не так давно вернулась из дворцовой трапезной, голод в ней — ненасытный зверь — никак не унимался, острыми когтями царапая живот изнутри.
Баюн кружил подле ее ног, заглядывая в лицо молящими глазами. Словно околдованный, все твердил про каравай.
— Нет у меня каравая, — вздохнула Яснорада.
— Спеки!
— Не умею.
Баюн совсем по-человечески ахнул.
— Как же… Немыслимо…
— Ягая сама готовит, — оправдывалась пристыженная Яснорада. — Верней, готовит скатерть ее зачарованная.
В глазах кота, где прежде был лишь голод, зажегся интерес.
— Скатерть, говоришь? — мурлыкнул он. — И где она, ткань эта волшебная, словно мать, кормящая?
Яснорада обыскала всю избу. Кроме той ее части, что безраздельно принадлежала Ягой.
— Я не знаю, где она, — наконец призналась она.
— Ты в ту комнату не заглядывала. — Баюн кивнул на закрытую дверь.
— Мне запрещено входить в спальню матери.
— Но мне ведь — нет, — резонно заметил Баюн.
— Так. — Яснорада уперла руки в бока, как это делала Ягая, желая казаться еще строже. Пусть и выходило у нее не так выразительно. — В спальню Ягой никто не войдет.
Баюн приуныл.
— Я вернусь во дворец, принесу тебе что-нибудь оттуда, — смягчилась Яснорада.
Уж больно голодным и несчастным выглядел кот.
Ее слова Баюна чуть приободрили. Странный — гибкий, словно ивовый прутик — хвост встал трубой.
***
Порой Яснораде была на руку ее неприметность. Невесты Полоза плыли как павы, прекрасно музицировали, изумительно вышивали, а вокруг них словно сплетался сияющий ореол, что приковывал к ним восхищенные взгляды. Зато она могла приходить и уходить из дворца, когда вздумается. Прошмыгнет как мышка, а дворцовая стража по ней лишь ленивым, почти невидящим взглядом мазнет. Может, кто из царских дружинников и задумался бы, отчего невесте Полоза во дворце не сидится, да только многие видели в ней лишь прислужницу. Яснорада и не спешила их разубеждать. Помогало ее простое облачение, выбранное взамен того снежного, с искусной вышивкой по подолу и рукавам, что носили невесты Полоза.
В серебряных палатах лился смех, журчала негромкая беседа. Невесты разбились на стайки, как птицы. Самая многочисленная замерла у стола Драгославы. С тяжелыми толстыми косами с вплетенными в них лентами, в белых платьях с широкими, точно крылья, летящими рукавами невесты радостно о чем-то щебетали. А глаза их зачарованно и жадно следили за мягкими, текучими движениями Драгославы. Пытались почуять, разгадать ее секрет. Отчего материя под тонкими пальцами так послушно мнется, отчего так легко оживает?
Взяв в руки неоконченную вышивку, Яснорада с невинным видом опустилась на скамью — не привлекая внимания, дождаться, когда к вечерней трапезе позовут.
По палате, словно бисерины, рассыпались шепотки. Морана.
Царицу невесты Полоза встречали куда чаще Кащея, что день-деньской пропадал в золотых палатах дворца. Царственная, с горделивой осанкой и чуть насмешливой улыбкой, Морана с удовольствием проводила время с «придворными девицами». Любила сидеть с ними за вышивкой и вести неторопливую беседу. И пусть жену выбирать себе будет сам Полоз, каждая из девушек мечтала добиться благосклонности Мораны. Вдруг замолвит словечко перед Полозом? А если царицей заморской не выйдет стать, отчего бы не свести дружбу с владычицей царства Кащеева…