— Веселое, — смущенно шепнула Яснорада.
Из-под пальцев черноволосого гусляра полилась мелодия — залихватская, безудержная.
Морскому царю так понравилась игра Богдана, что он сам пустился в пляс вместе с дочерьми. Море-океан из-за их танцев едва из берегов не вышло. Яснорада до рези в глазах вглядывалась вдаль, но, к счастью, не увидела ни кораблей, ни лодок, которых пляски Морского царя, что обернулись штормом, могли потопить.
Бросив случайный взгляд на Мару, Яснорада поспешила скрыть понимающую улыбку. Впервые на лице царевны она видела что-то настолько близкое к восхищению. Зима, воплощенная в человеке, была искусна в вышивке, пении и танцах. А ее привел в восторг обычный смертный. И, должно быть, уже не в первый раз.
Богдан закончил играть, и море в берега вернулось. Вернулся к путникам и властитель всех вод. Прильнув к отцу, что-то шепнула на ухо черноволосая морская дева.
— Понравилась игра твоя дочери моей, Чернаве, — довольно сказал Морской царь. — Возьмешь ее в жены? Будешь верным ей супругом?
Богдан, кажется, оторопел.
— Молод он слишком жениться, — вступился Баюн за бедного гусляра.
— А по мне так в самый раз, — вкрадчиво отозвался Морской царь.
— В Яви он, — сообразила наконец Яснорада. — Он лишь гость здесь, почти видение. Тропа, проложенная между нами, истает, и он уйдет.
Поддонный царь смотрел на нее, но глаза его смеялись.
— К тебе, выходит, ведет его тропа? — спросил он, чем напрочь засмущал и Богдана, и Яснораду. — А ты, молодец добрый, подумай. Все равно, рано ли, поздно ли, а в Нави окажешься.
Морской царь пристально оглядел Яснораду. И она себя оглядела — чтобы понять, что внимание царя привлекло. Да так и ахнула. Забывшись, она подошла слишком близко к воде, ноги босые промочила. Их, невидимых под сарафаном, покрыла сверкающая чешуя, что перекинулась на руки и плечи. Яснорада, очарованная звуками гуслей — и немного, признаться, самим Богданом — даже этого не заметила.
Сам Богдан теперь тоже смотрел на нее во все глаза.
— Навий дух ты, человеком прикинувшийся, — без удивления молвил Морской царь. — Хочешь быть дочерью моей, морской девой или фараонкой вольной?
Яснорада представила, как танцует с сестрами в морских пучинах, взбивая воду в пену. Как сидит на камне и расчесывает длинные волосы. Как мчится наперегонки с волной, и только ее серебряный хвост порой показывается.
Представила, и тихо сказала:
— Спасибо, царь, за щедрое предложение. Но я должна отказаться.
— Ну как знаешь, — ворчливо отозвался он.
Чернава перевела жалобный взгляд на Баюна.
— Коты боятся воды, всем известно, — с ужасом выдавил тот.
— Есть у нас котики морские, да совсем не такие, как ты, — с огорчением протянула царевна.
Морской царь и его дочка — что заскучавшие жители крохотного городка, где все лица приелись, и косточки всем давно уже перемыты. Так и хотели они новой крови, свежих лиц. Но Мару не звали — не хотели пускать зиму в морские пучины.
В Морском царе Яснорада, однако, не ошиблась — вредничать он не стал. Утолив свою жажду, велел рыбам, что снова сбились в костяк-паланкин, перенести путников на остров Буян.
С Богданом снова пришлось проститься. Она все ждала, замирая, спросит ли, кто она такая? Не спросил. Вряд ли сам постеснялся — ее не хотел смущать. Яснорада приняла это со смирением — значит, время для правды еще не настало.
Глава тридцать третья. Ясный сокол
— Сокол, говоришь, — с сомнением протянула Марья.
Финист кивнул, сияя как начищенный медный таз.
— Ага.
— И удалось тебе уже, соколик мой, оборотиться?
Сияния чуть поубавилось, восторга — тоже. Финист сконфуженно покачал головой.
Первым делом, добравшись до дома, он отыскал соколиное перо. Стоило только коснуться его кончиком пальца — и внутри него что-то сладко отозвалось. Стоило заложить за ухо, как велели, душа и вовсе запела. Так бывает, когда тебя переполняет беспричинное счастье. Выходишь на улицу, вздыхаешь свежий воздух, глядя в ясное небо — и от правильности происходящего хочется петь.
Вот только ощущением правильности дело и ограничилось.
Хоть и надавал князь Всеслав ему разные наставления, ни одно Финисту не помогло. Да, зуд между лопатками усилился. Порой казалось, что он сдернет напрочь кожу, а из раны проклюнутся перья. Порой — что достаточно раскинуть руки, и он взлетит.
Но земля — и человеческая сущность — отказывалась его отпускать.
— А ведь если ты обратишься соколом, ты можешь взлететь и увидеть свысока землю, — с плещущимся в глазах восторгом прошептала Марья. — Сможешь рассказать мне, что там, за пределами Кащеева царства. И если мне не доведется туда попасть, я все равно там побываю — благодаря твоим воспоминаниям.