— Как тебе это удалось? — заинтересовалась Яснорада.
Когда Драгослава исчезала под землей, скованная тисками Полоза, казалось, она никогда больше белый свет не увидит. Но бывшая колдунья, что обманула и довела до смерти немало богатырей, была сильна и упряма.
Остальные вешницы, словно позабыв на время об их вражде — отодвинув ее, что шкатулку, в сторону — придвинулись поближе. Они должны были наизусть знать историю своей «царицы», но, быть может, слушать ее им не надоедало. Жадность в их лицах подсказала Яснораде — в истории Драгославы и им нашлось место. И люди Яви, и навья нечить в одном точно схожи — любят, когда о них говорят.
— Когда Морана ушла, а я вспомнила о том, что я — колдунья и оборотница, я кинула клич, который пронесся по жилам земли. Не знаю, сколько времени прошло, чтобы мои чары вплелись в корни дерева, на которых сидели сестрицы мои сороки. Те из них, что согласились помочь. Когда Полоз в очередной раз выбрался на поверхность, чтобы золотом кого-то одарить, они налетели на него стаей. Клювами сдернули змеиную кожу — хотели, рьяные, умертвить. А он, знай себе, шкуру сбросил и новой оброс. Вот только лаз подземный, который вел на поверхность, землей засыпать, что обычно делал, забыл. Из него я и выбралась. И в благодарность помогла сестрам обрести силу, которой прежде они не видели.
Яснораду слова Драгославвы заставили содрогнуться. И что же это за сила? Не та ли, что приходит из Яви, вместе с похищенными вешницами детьми?
Спрашивать она не стала. Боялась получить ответ.
Для Драгославы все ее мысли были на лице написаны, как на страницах открытой книги. Сбежавшая Полозова жена хищно улыбнулась, словно говоря: «Правильно, бойся меня». И вдруг сказала:
— Отпущу я тебя, но не считай это слабостью. Коварным колдуньям тоже знакомы честь и благородство.
Яснорада проглотила рвущееся наружу: «Сомневаюсь, что дело в них». Спросила вместо этого:
— Почему?
— Почему отпускаю? Ты не спасла меня, да и не сумела бы. Но, невзирая на мою к тебе враждебность, пыталась меня предупредить. Будь я умней, прислушалась бы к твоим словам, поняла бы, что лгать тебе незачем. Ты никогда не хотела быть женой Полоза. Но зависть застила мне глаза.
— Зависть? — изумленно спросила Яснорада.
— Я ведь чувствовала в тебе что-то… особенное. То, что всегда отличало тебя от других. То, что теперь вижу — чувствую — так явно.
— Моя навья сущность…
— Я не знала этому названия. Но боялась, что твоя непохожесть окажется Полозу по нраву, и в свое золотое заморское царство он заберет тебя.
Злость плескалась в голосе Драгославы, переливаясь через край. Злость на Полоза, что оказался подземным змием, но прежде — и больней — на саму себя. На глупость свою, на порожденную ею ошибку, которую исправить уже невозможно.
— Будь я умней, я позволила бы тебе уберечь меня от беды.
Яснораде не слишком хотелось благодарить колдовку-убийцу, но она все же выдавила неловкое «Спасибо». Драгослава рассмеялась — вряд ли привыкла, что ее благодарят. Сузила глаза, сосредоточив взгляд на Яснораде. А у той на правой руке проклюнулись стебельки-веточки, а левую почти по локоть покрыла шершавая кора.
— Навья сила, что в тебе плещится, нашему роду пригодится. Хочешь, обращу тебя вешницей?
Из всех детей Нави, что предложили ей дар, Драгославе было легче всего — но и страшней — отказать.
— Что ж, как знаешь. — Рубиновые губы сорочьей царицы сложились в усмешку. — Так даже лучше. Ты — напоминание о днях, когда я позволила себе быть слабой и дважды, Моране и Полозу, позволила себя обмануть. Днях, которые я страстно желаю забыть. Ступай, странное навье создание, в котором слишком мало крови и слишком много стихии.
Яснорада взяла Баюна за лапу и поспешила скрыться от взглядов вешниц-сорок. Мара, безмолвная, безучастная, ступала следом за ней.
Оказалось, иногда прошлое возвращается и несет с собой пусть и странную, но все-таки награду.
Глава тридцать пятая. Птицы острова Буяна
По телу Финиста разливалось тепло, которое мягко обволакивало его и притупляло боль. До одури хотелось спать — до тех пор, пока острыми осколками в голову не вонзились воспоминания.
Окно. Воткнутые в соколиное тело лезвия. Морана…
Он едва сумел поднять отяжелевшие веки. Зрение прояснилось не сразу. Долгое время взгляд блуждал по размытому, как тракт после дождя, пространству. Наконец Финист разглядел склонившуюся над ним красавицу с длинной косой.