Но откуда эта готовность идти на преступление? Хочешь не хочешь, а вывод напрашивается сам собой: выходит, они были готовы стать преступниками и раньше. Просто до сих пор у них не было достойного применения своим «способностям», проще говоря — случай не подворачивался. Не исключено, что если бы не выскочила в разговоре шуточная фраза об ограблении кассы универмага, то они и на этот раз остались бы вполне добропорядочными гражданами. Правда, чего стоит такая добропорядочность, которая держится лишь до первого соблазна?
Десятки тысяч — эта цифра перевесила в их сознании тридцать лет предыдущей честной жизни, годы учебы, годы общения с другими людьми, годы жизни по законам, которых придерживается все общество. Они надеялись, перевалив через забор с мешком денег, тут же оказаться в некоей блаженной стране, где их ждет жизнь без забот и огорчений, где не будет для них ничего недоступного, запретного, невыполнимого. Но в своих расчетах относительно будущего они допустили большую ошибку. Как только у них появился желанный мешок денег, они готовы были заплатить все эти деньги и добавить еще две свои зарплаты за то, чтобы купить спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Преступление никогда еще не окупало себя. Зная высшую математику, основы философии и много других полезных вещей, они не знали эту простую древнюю истину.
Итак, четвертого мая — разведка. На восьмое мая назначено ограбление. Расчет прост: перед праздником в магазине должна быть неплохая выручка. Но — сорвалось. Не успели подготовиться.
Двадцать второго Сосонко получает телеграмму условного содержания. Смысл ее таков: немедленно приезжай, пора.
В предвкушении скорого богатства Сосонко приехал на такси. Ему казалось, что жизнь уже начала меняться в лучшую сторону. Проносясь по трассе Кривой Рог — Днепропетровск, развалившись на мягком сиденье, он удовлетворенно подсчитывал, сколько автобусов они уже обогнали. Тихоходных автобусов, в которых тряслись обыкновенные смертные.
Ступин отправил телеграмму, но на им же назначенную встречу не пришел. Острый приступ страха, если можно так назвать его состояние, заставил Ступина некоторое время скрываться от друга. Впрочем, вполне возможно, что, бесцельно слоняясь по городу, он скрывался и от самого себя. Как только немного отпустило, он отправился в общежитие и нашел там записку от Виталия. Тот удивлялся, недоумевал и великодушно назначал новую встречу.
Встретились вечером на переговорном пункте. Разговор получился нервный. Страх перед задуманным уже начинал менять их характеры. Оба становились раздражительными, нетерпимыми. Это были уже совсем не те люди, которые месяц назад на пирушке так благодушно шутили. Теперь, оказалось, уже не до шуток. Какие могут быть шутки, если от пота не просыхают ладони, а язык не успевает облизывать пересыхающие губы, если не проходит ощущение, что какая-то стена отгородила тебя от других людей и ты словно простился с ними навсегда... В общем, оба почувствовали: многое из того, что они ценили до сих пор, стало вдруг чужим и недоступным.
Ступин. Я думал отговорить Виталия от ограбления, но не получилось.
Сосонко. Он стал говорить, что опасность слишком велика, его может узнать кассирша — ведь он несколько раз дежурил здесь в конце прошлого года.
Ступин. Мы договорились, что я возьму на себя сторожа, а в кассу пойдет Виталий. Решили, что откладывать больше нельзя. Условились на двадцать третье, то есть на следующий день.
Сосонко. Тогда же мы прошли мысленно весь путь отхода и решили, что он достаточно надежен.
Ступин. В тот вечер, накануне ограбления, мы ели мороженое, снова и снова возвращались к задуманному. Мы бы отказались от всего, если бы для этого нашлась веская причина. Может быть, мы даже хотели, чтобы она нашлась. Но ее не было. Отказаться без причины я не мог, потому что сам первый выдвинул идею ограбления.
Сосонко. Поздно было отказываться. Мы не могли этого сделать хотя бы потому, что... чтобы не потерять уважение к самим себе. Не хотелось быть болтунами.
Ступин. Конечно, мы боялись. Я, например, очень боялся.
Сосонко. Да, было страшно. Но пришло такое чувство, что это неизбежно. Нас словно куда-то втянуло, засосало, мы не могли уже выбраться. Да и не хотели.
Ступин. Нет, никто из нас не сделал решительной попытки отказаться от преступления или отговорить другого.