...С фотографии смотрит молодой парень с грустным, чуть ироничным, каким-то немилицейским взглядом. Нет в нем требовательности, жесткости, готовности немедленно куда-то бежать, кого-то задерживать. Спокойный внимательный взгляд. А если уж говорить о готовности, то она скорее внутренняя, за ней прежде всего убежденность, а не показное усердие. Это Плыгун Николай Васильевич.
Одно время Николай с женой Надей и двумя сыновьями снимал комнатку в небольшом доме невдалеке от райотдела милиции. Что интересно, в первый год Николаю пришлось сменить в двери несколько электрических звонков: перегорали. И не потому, что качество у них было неважное. Каждый раз, когда требовался надежный человек, начальство, не раздумывая, посылало за Плыгуном. И неважно, его ли дежурство было в тот день или нет. Знали наверняка: если Плыгун дома, то через пять минут прибудет в полной готовности. А если дома никого не оказывалось, звонили подолгу, думали, может, спит Николай. Вот и перегорали звонки.
Неважное тогда у Плыгунов было жилье, тесное, низкое. Да и дорогое. Но Надя рассказывает о той комнатушке, о перегоравших звонках как о самом светлом, что было в ее жизни...
Теперь Надя с детьми живет в большой трехкомнатной квартире на окраине города. Хорошая квартира, но кажется какой-то неуютной, гулкой. Не все еще в ней подогнано, подкрашено, кое-где дует. В пустой комнате перед телевизором сидят на одной табуретке двое молчаливых ребятишек — Коля и Сережа. На одном — форменная фуражка отца, на другом — форменная шапка. И фуражка, и шапка почти лежат на плечах у детей, но они этого не замечают, сидят, уставившись в экран телевизора. Там скачут обезьяны в передниках, крутят педали медведи, корчится от хохота клоун — мальчишки на все это смотрят серьезно и как-то отрешенно.
— Год уже прошел, а они все спрашивают, когда отец вернется, — говорит Надя. — Отвечаю им, что, мол, когда подрастете, тогда и вернется. Наверно, это не самое лучшее объяснение, но я ничего другого не могу придумать. А они каждый день подтягиваются, на цыпочках стараются ходить, все подрасти торопятся. И все спрашивают... Как-то не сдержалась, ответила, что никогда не вернется. Расплакались, не поверили. Теперь вот фуражку и шапку Николая не снимают, чуть не засыпают в них. Сколько с Николаем мечтали о квартире, и вот она... Пусто как-то... И в квартире пусто, и в душе. А ведь Николай удачливый был, все у него получалось, только уставал сильно. Но работу не хотел менять, работа нравилась... С ребятами дружил. Сыновей очень любил, все свободное время с ними возился...
На семейном снимке Николай изображен с Надей и детьми. Уголок парка, солнечный день, густая листва деревьев. Николай чуть улыбается в усы. Тихое, неброское счастье исходит от этого снимка. Такое ощущение, что жизнь только начинается и столько еще всего впереди...
Это был последний его снимок.
Николай Плыгун родился в селе Беркозовка Каневского района Черкасской области. Там же закончил школу-восьмилетку, работал в колхозе.
Непримиримость к людям чуждой нам морали — это качество Николай усвоил с детства, и оно всегда помогало ему принимать решения в самых сложных, отчаянных положениях. В ту ночь именно непримиримость толкнула его в темноту здания. Положение он оценил четко и недвусмысленно: там сейчас не просто плохие люди, там враги. Личные враги, которых ненавидишь, которые ненавидят тебя. И схватка с ними — это не просто должностная обязанность, в этой схватке он, помимо прочего, должен отстоять свои убеждения, свое человеческое достоинство.
Для Павла Кравцова пистолет не был предметом первой необходимости. Не в оружии была его сила, не к пистолету прибегал он в самые трудные моменты. И в этом причина того, что цветы к его могиле принесли не только друзья, не только рабочие завода, где он когда-то трудился, которые рекомендовали его в милицию. Цветы принесли даже те, кто не без его помощи оказался на какое-то время в местах лишения свободы. Нет, они не выступали на траурном митинге, они пришли молча и молча ушли.
Тринадцать ножевых ран нанесли преступники Павлу Кравцову. Его ладони сплошь изрезаны — видно, он хватался за ножи преступников. Потом уже установили, что он вырвал дверную ручку и какое-то время дрался этим кусочком металла. Урсулов обмолвился на суде, что, будь у Кравцова в руках хотя бы табуретка, он бы искрошил их всех...