Дел состояло вот в чем. Названный Бакхид отослал от себя жену, несмотря на то, что она славилась повсюду кротостью, деловитостью, добродетельностью и была матерью прекрасного, здорового сына. Возмущенный отец отвергнутой потребовал возвращения приданого, а оно было немалым. Тогда Бакхид обнародовал преступление супруги. Незадолго до того он отправился в деловую поездку, оставив жену в тягости, и высказал недвусмысленное распоряжение – если родится сын – вскормить, как должно, а буде на свет появится дочь – немедленно уничтожить. Дочь и появилась, но супруга, по женской слабости, пренебрегла мужниным приказом относительного нежеланного приплода, и отдала ребенка на воспитание в бедную семью, проживавшую за городской чертой, препоручив это испытанной рабыне. Бакхиду по возвращению она сказала, что девочка убита. Несколько времени спустя рабыня в чем-то провинилась перед госпожой, и та приказала ее высечь. Выпоротая рабыня вознамерилась отомстить, и обо всем рассказала Бакхиду.
Короче, дело было ясно как день, но почему-то Сальвидиену не хотелось за него браться. Он и сам не понимал, почему. Бакхид был вполне в своем праве, имперский закон безоговорочно подтверждал его, хотя уроженцы метрополии ни столь часто прибегали к нему на практике, как жители Апии и их провинциальные сородичи. Вдобавок жена его была повинна в двух непростительных проступках – неповиновении и обмане. А если Бакхид требует компенсации, и закон, и традиция должны встать на его сторону. И все же нечто в этом процессе было Сальвидиену неприятно. Не в состоянии объяснить, что именно, и не желая наживать лишних врагов, адвокат предпочел под благовидным предлогом уклониться от свидания с Бакхидом, неправедно оскорбленным непокорной супругой и жадным тестем . Все знают, что Лоллия Петина – патронесса Сальвидиена. Как может он пренебречь ее приглашением?
На самом деле он ничего особенного не ждал от этого визита. Петина писала, что устраивает « маленький пир для ближайших друзей», а Сальвидиен уже успел повидать их достаточно – и пиров, и друзей. Но почему бы и нет? Кухня Петины была хороша, и он распорядился, чтобы обед нынче дома не готовили. Вероятно, придется не готовить и ужина… и просто приятно было пройтись по прекрасным Сагиллариям, видеть деревья, отягощенные плодами, ибо лето уже миновало свой зенит, статуи в зелени, полноводный даже в эту пору Орфит с его островами и лодками под полосатыми парусами. Он шел по высыхающей дороге в сопровождении Руфа и не думал ни о чем дурном.
Когда Сальвидиен уже приблизился к воротам виллы Петины, за его спиной зацокали копыта. Адвокат обернулся.
Серая кобыла только что перешла с рыси на шаг. Гедду, сидевшую в седле, Сальвидиен узнал сразу, хотя на ней был плащ с капюшоном. Поравнявшись с Сальвидиеном, она соскочила на землю, ибо не подобает тем, кто принадлежит к рабскому сословию, возвышаться над свободными.
– Приветствую господина, – учтиво сказала она.
– Откуда ты?
– Из Гортин.
– Значит, выехала затемно? – Иначе по времени не получалось. Вдобавок, ее грубый плащ был пропитан влагой – значит, не один час ехала под дождем.
– Так, господин.
Сальвидиен хотел было спросить, не боится ли она ездить ночью по лесной дороге, но передумал. Похоже, игры с бравронами начисто отбили у нее способность испытывать страх. За единственным исключением. Он вспомнил, как она испугалась, когда Петина положила руку на голову пса.
– И что там в Гортинах? – спросил он без интереса.
– Готовятся собирать урожай.
Ворота открылись – Фрасилл отпер их, прежде чем Сальвидиен велел Руфу постучать. Верно, любопытный старикашка торчал у смотрового глазка, либо услышал их голоса.
Гедда еще раз поклонилась.
– Прости, милостивый господин, но я должна отвести Гиркану на конюшню.
Когда она прошла мимо, Сальвидиен заметил, что повод она не трогала – кобыла и так послушно следовала за ней. К самому Сальвидиену приблизился молодой раб, судя по всему, мисриец. Прижав руки к груди, он сообщил, что проводит господина в сад.
Да, сегодня Петине вздумалось устроить прием в саду, благо воздух был свеж. И к тому в местном стиле. Конечно, лишь в частностях.
Гостям вовсе не прелагалось сидеть, поджав ноги, на коврах, и есть с расставленных на этих коврах блюд. Столы были устроены в увитых виноградом беседках, гости были вольны сидеть или возлежать так, как они привыкли. Склонность Петины к необычному проявилась прежде всего в ее сегодняшнем наряде, броском и причудливом. На ней было свободное пестрое платье со сложным красно-сине-зеленым орнаментом и широкими рукавами, спущенными столь низко, что распах платья полностью обнажал грудь, прикрытыю, однако, золотыми чашками, соединенными цепочкой. По бедрам платье охватывал вышитый цветами лотоса шелковый пояс, на щиколотках красовались браслеты с сапфирами. Волосы, заплетенные в несколько кос, были подняты на маковку и посредством шпилек уложены в сложную башню. Надо лбом прическу удерживала странной формы диадема – большая золотая пластина с чеканным изображением какого-то божества или чудовища – прекрасной женщины, у которой вместо ног были извивающиеся змеи.
Обычных на пиршествах флейтисток сегодня заменили музыканты, играющие на таблах, систрах и других малопонятных инструментах. Звуки, извлекаемые ими пришлись Сальвидиену не слишком по вкусу, но, поскольку музыканты сидели в некотором отдалении от пирующих, это можно было вынести.
Что до собравшихся, то здесь никаких экзотических сюрпризов не наблюдалось. Здесь были все те же лица, то Сальвидиени прежде встречал у Петины, включая Вириата и Стратоника. Луркона же не было, и это наводило на определенные мысли. Вместо Гедды госпоже прислуживала Салампсо.
.Петина была весела, и сообщила, что попозже, когда гости насладятся яствами и беседой, попотчует их пением кастрата Тимолеона из театра Астиоха.
– Там сейчас выступают и жонглеры, и фокусники, – улыбаясь, добавила она, – но боюсь, что фокусов вы уже навидались в другом театре.
Заговорили о Партенопее. Припомнили, что из обравшихся не видели Вириат, предпочевший в тот день игры в театре Астиоха, и Феникс, уверявший, что работал над поэмой.
Апиола уверенно пустился в рассуждения.
– Может быть, в Хинде этот вития и вправду был – там, говорят, издавна умеют не только приручать, но и обучать змей. Гад был привязан к телу Партенопея и, вероятно, спал, а когда маг распахнул плащ, проснулся и зашипел.
– А видения, которые он там показал, возможно вследствие ядовитых курений, каким мы надышались в соответствии с мнением Луркона? – осведомился Мимнерм.
– Я так не думаю. Помнишь бронзовые щиты, которые ученики вытащили вместе с треножниками? Они явно отполированы, как зеркала. Это все нептарские фокусы – их колдуны, слышал я, научились производить удивительные трюки с помощью огня и зеркал, заставляя видеть то, чего не существует. Целые города, не только что единственную башню, или чем там это строение претендовало быть.
– Ты противоречишь сам себе, – возразил ритор. – Либо они колдуны, либо то, что они творят – фокусы.
– Не лови меня на слове, красноречивый Мимнерм! Разве колдуны и мошенники по большей части – не одно и то же? Это относится и к Партенопею. От разных народов, среди которых подвизался, он научился изощренным способом обмана и ловко пустил их в ход.
Молчавший до сих пор Стратоник рассмеялся.
– А вот было бы забавно, если бы он в самом деле оказался бы провидцем!
Петина взглянула на него с укоризной, но без гнева. Возлежавший рядом с ней юный аретийский аристократ был облачен в лиловый обеденный синфесис, обильно украшенный вышивкой и шелковой бахромой, розовый венок на его светлых кудрях чуть сдвинулся набекрень. Все это было ему к лицу и придавлю вид нежный, почти девичий.
– Провидцы не ведут себя, как ярмарочные зазывалы, мой друг, и не собирают кухонных сплетен… Почему это мужчины так обожают в подробностях обсуждать всяческих мерзавцев, и никто не скажет ни слова о действительно важных вещах – например, о моих украшениях?
– В самом деле, госпожа моя, – сказал Вириат, – на тебе замечательная диадема. Никогда не видел ничего подобного.
– Наконец хоть кто-то заметил! Эту диадему продал мне Муту, жирный негодяй. У него лавка за храмом Кифереи.
– Кто-то только что упрекал нас, что мы слишком много говорили о мерзавцах…