У Флор от гнева заволокло глаза и она, как кошка, выпустила когти и нацелилась в лицо обидчика. Алекс ловко увернулся, ухватил ее за запястья и, прижав к себе, поцеловал. Потом еще и еще раз, пока извивающееся тело не ослабело и не прильнуло к нему, а когти не убрались и мягкие пальцы ласково не коснулись его лица.
-Флор… Флор… - шепнул он.
8.
1820 год
-Белая госпожа не должна ходить туда, где живут рабы! – Телма была категорична. – Не должна.
-Я и не собиралась.
Худая как жердь Телма в белой чалме, белой кофте и пёстрой юбке с оборкой по подолу, торопливо шла за своей госпожой. Молодая девушка почти бежала, легко перебирая ножками в белых туфельках.
-Да что ж вы делаете, дона Эуджения! Нельзя бегать по такой жаре! Вы барышня! Благородная госпожа! Ваш отец недаром выпорол этого бездельника. Хозяин должен пороть своих рабов, им это только на пользу, - черная нянька была одной из самых рьяных защитниц господских прав.
-Он жив? – ее хозяйка блеснула глазами.
-Жив, - нехотя ответила Телма.
Эуджения терпеть не могла насилия. Отец ее часто злоупотреблял своей властью и его рабы не день и не два приводили у позорного столба или бывали пороты. Эуджения же, хотя вовсе не была чувствительной барышней, не выносила вида крови и чужой боли. Если чего в ней и не было, так это любви к чужому страданию, чем страдали многие помещики в округе. Белая госпожа была сильна духом и телом, не боялась никого и ничего и ни в грош не ставила ни людей, ни духов, но вид страдающего под кнутом раба был для нее невыносим, и это было не хорошо. Отец часто высмеивал эту ее слабость и Эуджения приходила в ярость. А еще она делала так: тайком носила несчастным воду, а Телма – та самая Телма, которая так не одобряла свою госпожу - ей помогала в этом.
Вот и в тот день, дождавшись темноты, Эуджения и Телма отправились к сараю, в котором сидел раб, закованный в ручные и ножные кандалы в наказание за провинность. Их никто не видел: ни из домашних, ни из рабов. Госпоже и хозяйке было не впервой проворачивать такие дела.
Когда они вошли в сарай, раб повернул голову и посмотрел прямо в глаза хозяйке. Он, как и все, знал о ее слабости. Телма продолжала ворчать:
-Негоже белой госпоже так унижаться…
Но Эуджения махнула ей рукой, и та подала ей приготовленную заранее воду. Госпожа поднесла сосуд с водой к губам раба и тот принялся жадно пить. Потом она всунула ему в руки маисовую лепешку, которую тот, с трудом поднеся лепешку ко рту, быстро съел. Никто не сказал пока ни одного слова. Эуджения молчала из гордости: в такие минуты она ни с кем не разговаривала, раб же был занят едой.
-Выйди и посмотри, нет ли кого на улице, - велела Эуджения Телме.
Та немного поворчала, но все же вышла.
Семел, так звали раба, был мулатом, в котором было много крови белых людей. Но все же он был достаточно смугл, чтобы никто не сомневался в его истинном происхождении, хотя черты его лица были вполне европейскими. Он был высок и крепок, короткие черные волосы его слегка вились, но не так, как вообще у негров, а крупными живописными прядями. У него была прекрасная белозубая улыбка, которая теперь погасла, и выразительные черные глаза.
Взгляд хозяйки упал на истертые в кровь руки. Она достала платок, смочила его водой и, склонившись, принялась вытирать кровь с рук раба, по-прежнему храня на лице высокомерное выражение. Руки их скрестились и на фоне его смуглой руки ее была такой белой, что это вдруг показалось Эуджении очень странным.
-Твоя кожа белая, как у англичанки… - произнес Семел.
-Что? – Эуджения изумлёно вскинула голову. - Откуда ты это взял? Ты что, видел англичанок?
-Видел. В доме своего прежнего хозяина. Белые женщины такие некрасивые, - Семел оскалил зубы в уычбке.
-Что? – она резко оттолкнула его руку. – Да как ты смеешь!
Семел вдруг расхохотался:
-А что такого? Некрасивые!
-Замолчи… - прошипела Эуджения.
-Не обижайся, белая госпожа, - смеяться мулат перестал, но глаза его, недавно совсем потухшие от боли, озорно сияли. – Ты красивее самой черной негритянки не только на плантации твоего отца, но и во всей Африке.