-Дурак! Как ты смеешь меня с ними сравнивать? – она была готова рвать и метать и, возможно, даже ударить наглеца, но рука не поднималась, хотя ладонь так и просилась в дело. Он и так был избит сверх всякой меры. Но наглец смеялся над ней! Она его пожалела, а он… Следовало бы примерно наказать этого черномазого верзилу.
-Странно, белые такие умные, а не понимают простых вещей… - заговорил он вдруг серьезно. – Мой прежний хозяин читал много книг… Он был самым умным белым, которого я знал и многому научил меня. Однажды он сказал мне, что ничего красивее, чем рассвет на его родине в Англии, он никогда не видел. Ничто с ним не сравнится. И разве только рассвет того утра в Рио, в которое он стал мужем любимой им женщины, мог сравниться с теми рассветами. Высока же была ценность этого единственного рассвета, - при этих Семел внимательно посмотрел на госпожу.
Эуджения молча слушала его и что-то в ее душе неуловимо менялось. За эти слова, сказанные так правильно, так красиво, так неожиданно для простого раба, она готова была забыть обиду. Вспыхнувшая в ней было гордыня вдруг замолчала и склонила голову пред чем-то, чего она пока не могла понять.
-Что ты хочешь этим сказать? - спросила она тихо.
Раб не отрывал от неё своего взгляда.
-Я хочу сказать, что среди всех красивых женщин, что есть на свете и даже на моей родине - милее которой нет и которой я никогда не видел - ты красивее и лучше всех, моя белая госпожа.
-Не смей так говорить со мной, - отшатнулась Эуджения в испуге.
-Чего ты боишься? Разве мои слова оскорбляют тебя? Хотя… Я раб, а любое слово раба оскорбительно для господина.
-Не в этом дело! – чуть не закричала девушка. – Нельзя говорить такие слова! Ты мужчина, а я женщина и ты не должен так говорить!
-Вот как? – Семел улыбнулся. - Разве я мужчина? Я – раб. Животное. А если ты боишься, то зачем же ты пришла сюда и принесла мне воды? Не надо было делать этого.
Эуджения, потрясённая его словами, некоторое время молчала, а потом ответила:
-Мне стало жалко тебя…
-Меня не надо жалеть, - Семел покачал головой. – Мне не страшно и не больно. Я ничего не чувствую и не страдаю.
-Этого не может быть! – воскликнула она, пораженная. – Ты весь избитый! Ты день простоял на солнце у столба! А теперь твои руки и ноги в кандалах. Не хочешь же ты сказать, что не заметил этого?
-Заметил, - мулат улыбнулся. – Но и ты посмотри: мои раны омыты водой и рядом стоит женщина, которая пожалела меня…
-У тебя все лицо изуродовано, - вдруг сказала Эуджения.
-Тебе противно смотреть?
-Нет, - она медленно покачала головой. – Семел, что ты сделал? За что тебя наказали?
-Подойди ко мне поближе, я скажу тебе на ухо. А то вдруг кто услышит, - прошептал он.
Эуджения послушно склонилась к нему.
Семел нахмурился и сказал:
-Я это сделал ради твоего взгляда и ради твоей жалости, ради твоей слезы, моя госпожа… И это самая малая плата за такие сокровища, - бронзовая рука его скользнула по руке Эуджении, та пошатнулась и упала рядом с рабом на подстилку, на которой тот сидел.
-Ты лжёшь!
Семел тихо рассмеялся, взял дрогнувшую руку, предавшую его госпожу, поднес ее к своему лицу и зарылся лицом в белую ладонь. Эуджения замерла, боясь даже шелохнуться. Она сама себя не понимала: следовало закричать, звать кого-то, обругать и ударить наглого раба! Но она не сделала ни того, ни другого, ни третьего. Более того, свободной рукой она коснулась его головы и несколько раз робко провела по черным жестким волосам, не отмытым еще от спекшейся крови.
-Ну, ступай, госпожа, ступай. – Семел слегка оттолкнул руку, которую только что прижимал к своему лицу. – Беги, а то увидит кто-нибудь, - казалось, он опять смеялся.
Эуджения, сама не своя от стыда, вскочила на ноги и быстро вышла прочь, проклиная себя за то, что подошла так близко к этому наглому рабу.
9-12
9.
Алекс уже минут двадцать сидел, уставясь в окно и ничего не делая. В пальцах он вертел ручку и периодически слегка постукивал ею по столу. Дверь его кабинета приотворилась и в ней показалась голова Ирмы - секретарши.