-Семел, - шептали ее губы.
Вздор! Она проснулась и быстро села на кровати. Дыхание ее сбилось, в голове стучало:
-Что за глупость! Что за глупость! – повторила она несколько раз, кусая губы.
Бедная Эуджения. Она встала на неверный путь. Сердце ее было не на месте с тех самых пор, как она принесла воды тому рабу. Семел… Дерзкий, наглый раб! Как он посмел! Или как она посмела?
Белая хозяйка шла по дорожке сада и смотрела по сторонам. Кого она высматривала? Не его ли? О, вот и он! Она остановилась и, гордо подняв голову со всей присущей ей надменностью посмотрела на него.
Семел, увидев хозяйку, низко поклонился ей. Но все же разве не блеснула улыбка на его лице? Брови Эуджении хмуро сдвинулись, рука стиснула хлыстик в ладони. Она быстро пошла прочь, спасаясь от собственного безрассудства и глупости.
Но разве она смотрела на Семела с благосклонностью? Разве всерьез лелеяла какие-то мечты? Ведь он был раб, он был чернокожий, и разве эта пропасть не предохраняла ее от глупостей надежней прочего? Но разве не было глупостью и безрассудством то, что в голове ее появились подобные мысли? Разве не было это плохим знаком?
Сеньорита качнула головой и пошла в дом. Она будет умной, она не сделает ничего, что недостойно белой госпожи.
Но именно теперь, и Эуджения это понимала, в ее сердце родилась такая любовь, что она сомневалась: а сможет ли она совладать с собой, когда придет ее час?
***
-Что, Семел, белая госпожа посмотрела на тебя и принесла тебе воды, и ты уже поверил в то, что нужен ей? Глупый черномазый садовник! Ты хорошо разбираешься в цветах и розы растут в твоем саду, как нигде и ни у кого в округе, но все же ты – раб.
-А, Кавакинью, собственная злоба не дает тебе покоя? - Семел усмехнулся. - Тебе-то что? Мало ли на кого я посмотрел и мало ли кто и как посмотрел на меня. Что такое взгляд?
-Взгляд?… - Кавакинью прищурился. - Взгляд – это много. Это почти все. Но это зависит от взгляда.
-Ты сам не знаешь, что говоришь, - Семел презрительно скривил губы.
-Ничего подобного!
Семел расхохотался.
-Смотри, бездельник, - пошипел Кавакинью. – Смотри! Я знаю многое из того, что люди любят скрывать друг от друга. И многим владею.
-Ты?
-Я слышу презрение в твоем голосе, наглец! И ты поплатишься за это! Мне ведомы все тайны кандомблэ[1]. Я призову Эшу[2]…
-Зови кого хочешь, - Семел презрительно скривил губы. – Я не боюсь Эшу. Я не верю в него. И тем более не боюсь тебя. Пошел прочь!
Кавакинью, распространяя вокруг себя ругань и шипение, удалился.
[1] Негритянская языческая церемония.
[2] Негритянское языческое божество, олицетворяющее враждебные человеку силы.
13-14
13.
-Так, до меня дошел один слух, - депутат Гимараэнш посмотрел на свою дочь пристально и прямо.
Вся семья сидела за столом и завтракала. Апельсиновый сок, кофе, круассаны, фрукты – все.
-Что за слух? – Флор невинно пожала плечами.
-Что ты связалась с этим мерзавцем и уголовником – Алешандру Руа.
-Кто тебе сказал? – невозмутимо спросила дочь.
-Не важно. Вас видели, и этого достаточно. А еще ты летала с ним в Петрополис. У меня везде свои люди, дорогая, и от меня ничего невозможно скрыть.
-Ну и что? – Флор ответила отцу таким же прямым взглядом, которым он любил сам награждать собеседников.
-То, что мой спокойный тон можно объяснить только одним: ты ничего не знала (хотя это и не так) и связалась с ним по глупости и неведению. И после моих слов никогда больше не произнесешь его имени вслух.
Флор помолчала.
-А если нет?
-В каком смысле? – голос депутата приобрел железные нотки.
-А если я его люблю?
Депутат скрипнул зубами:
-Так, ты засиделась в девицах... Давно пора было этому недоумку Оттавио сделать тебе предложение.
-Я не стану женой Оттавио. Ни при каких обстоятельствах. Даже если бы не было Сандру, я бы не стала…
-Сандру? Кто это – Сандру? – закричал отец. – Ты зовешь его Сандру? Этого негодяя! Уголовника! – депутат в гневе вскочил и сделался страшен.