-Прости, - он тихо рассмеялся. - Прости... Но, если бы ты только знала, как мне хорошо, - он откинулся назад, на ее руки, и голова его прижалась к ее груди.
Эуджения замерла, увидев прямо перед собой его прикрытые глаза, а потом подняла руку и погладила высокий лоб, покрытый испариной боли. Потом она наклонилась, и поцеловала этот лоб. Веки Семела дрогнули, но он не открыл глаза. Губы его прошептали:
-Еще, прошу тебя...
Эуджения наклонилась и прижалась щекой к его лбу, а потом губами прижалась к его глазам. Рука Семела поднялась и погладила нежную кисть, поддерживавшую его голову и ласкавшую его.
-Почему Бог сделал тебя такой? И почему это ты? Почему я люблю тебя, а не негритянку с плантации? Я не должен желать тебя, это большой грех.
-В чем же грех? - спросила она. - Разве ты не мужчина, а я не женщина?
-Грех в том, что ты хозяйка, а я раб. И негоже рабу желать того, чего он недостоин.
-Все мы рабы Господа и все равны перед ним...
-Нет, не так, - пробормотал Семел. - Нету равных в его царстве... И я причиняю тебе большое зло, госпожа. Подумай, что станет с тобой, если кто-нибудь узнает о том, что ты была здесь и держала меня в своих руках.
-А если я не боюсь? - Эуджения склонилась совсем низко к Семелу, так низко, что могла бы пересчитать каждую ресницу на его веках.
Он наконец-то открыл глаза и посмотрел на нее:
-Безрассудство ведет к смерти. Я не хочу, чтобы ты умерла.
-А я хочу любить тебя, Семел, - ответила Эуджения. - Давай сбежим.
-Беглый раб и беглая сеньорита? - он криво усмехнулся. - Ты знаешь, что нас ждет?
-Ты боишься? - с вызовом спросила она.
-Нет, не боюсь, - произнес он задумчиво. - Смерти я не боюсь... Моя жизнь так ничтожна, как никакая другая. Она так мало стоит, что бояться ее потерять - безумие. Жизнь раба тяжела, как ничья другая жизнь, и я уже хочу пересечь эту реку и уйти отсюда на другой берег... - бормотал он, словно в лихорадке.
-Ты бредишь? - с испугом спросила сеньорита.
-Нет, нет... Я говорю о реке жизни... Но мне жаль тебя... Я не хочу брать тебя с собой. Твоя жизнь стоит того, чтобы ее продолжить… В ней будет и любовь, и счастье...
-О чем ты говоришь? Любовь? Счастье? В нашем пыльном богатом доме? Сначала за отцом сеньором Леонарду, а потом за мужем, который будет похож на него, как две капли воды? Мой отец убил мою мать. Мой муж может сделать то же самое со мной, если пожелает. Рано или поздно я надоем ему, и тогда это случится. Так какая разница - сейчас умереть с тобой, а ведь я люблю тебя больше жизни, или потом умереть под замком рядом с тем, кого я буду ненавидеть?
-Ты задала мне сложный вопрос, лююбимая. - вздохнул Семел. - Я не могу тебе на него ответить. Я не знаю ответа.
-Тогда не говори ничего, Семел, а лучше поцелуй меня...
Он поднялся на локте, перевернулся и увидел прямо перед собой ее ждущие глаза. Рука его поднялась и погладила бархатную, блестевшую в темноте белую щеку. Руки Эуджении легли на его плечи, а грудь прильнула к его груди. И Семел поцеловал ее, и любовь его была окрашена смертным ожиданием, но это было самое лучшее, что случалось в его жизни до сих пор.
19-20
19.
Алекс стоял посреди комнаты в квартире на Копакабане и смотрел на Флор. Он уже всё ей сказал. Всё что мог. Грубо, оскорбительно, так, как он делал это всегда. Он не выбирал выражений, не щадил – зачем? Предательство следует карать по всей строгости. Когда затихли его последние жестокие слова, Флор, которая не проронила до сих пор ни слова, вдруг подняла голову и тихо спросила:
-А ты не хочешь меня убить?
-Что? – хрипло удивился он.
-После того, что ты сказал, мне кажется, тебе недостает только одного – убить меня. Это было бы только справедливо, тебе не кажется?
-Возможно, - криво усмехнулся он. - Но я хотел бы сначала услышать: почему ты так поступила?
-Серьезно? – она не плакала, но глаза ее сделались прозрачные, как вода.