-Сеньор Руа, вам записка. От дамы... - прибавил портье.
-От дамы? - Алекс пожал плечами, но записку взял.
Это написала она – Флор. Больше некому. Алешандру развернул записку и прочитал короткую фразу:
«Я люблю тебя. Прощай. Флор».
Потребовалось несколько мгновений, чтобы осознать написанное. Нет. Все же осознать этого он не смог. Поэтому сунул записку в карман, нахмурился и вышел прочь. Садясь в такси, он не переставал думать о ней, весь длительный перелет до Рио Алекс думал о Флор. И только по дороге в Рио наступило некоторое облегчение.
-Неужели я влюбился? «Как последний осел?» —спросил он сам себя.
Что такое любовь, Алешандру помнил довольно смутно. Эта напасть случилась с ним в последний раз, когда ему было восемнадцать. Именно из-за этой, с позволения сказать, любви он и сел в тюрьму. Хорошо только на два года. А ведь могло бы получиться значительно хуже. Любовь счастья не приносит, этот урок он помнил твердо. Страсть – да. Деловая страсть – еще больше. Но любовь...
Алешандру достал дурацкую записку из кармана, разорвал ее и выбросил из окна автомобиля. Вдали замаячили ворота. Дом. Он был дома. Конец наваждению. Прощай, Флор!
[1] Мужские часы на цепочке, как правило ценной работы.
3-4
3.
1820 год, фазенда Бранка, Ору-Прету
-Донья Эуджения... - вещал вкрадчивый голос синьора Чикконе. - В Европе вам не было бы равных... Подумать только. Как меняют жизнь человека обстоятельства!
-Чем уж так плохи мои обстоятельства?
-Ах, сеньорина, вы даже не понимаете, сколько лишены по воле рока!
-Вот еще... При чем тут рок? Не понимаю...
Этот разговор происходил между юной прелестной девушкой, которая раскачивалась на качелях, изящно покачивая ножкой и молодым человеком весьма лощёного вида, который стоял рядом с качелями. Вокруг молодых людей цвёл всем буйством красок сад, между зеленью которого проглядывали белые колонны плантаторского дома Пайеш-Видалов.
Между тем молодой человек продолжал:
-Рок, который привел вам родиться в этой полудикой стране, на краю света. Ах, доведись вам взрасти на моей благодатной родине, в Ломбардии...
-Ну, еще не известно, что бы было. Кажется, ваша Ломбардия слишком мала. Фазенда моего отца займет половину вашей дорогой Ломбардии.
Итальянец поморщился:
-Возможно, но вы лишены всех прелестей европейской жизни, всех сокровищ искусства, которые рада предоставить вам Италия!
-Слава Богу, что я там не родилась! Не то и мне бы пришлось пережить эту ужасную войну.
-Не напоминайте! - замахал руками сеньор Чикконе.
— Вот видите, - наставительно произнесла прекрасная сеньорита Эуджения. - И не говорите дурно о Бразилии. Кажется, вам весьма неплохо здесь живется.
-Мне – да, но вы обречены, моя дорогая. Тем более, с вашим живым умом и таким характером вам должно быть тяжелее прочих, - пророчески заметил итальянец.
-Глупости... А ум и характер – это в предков! - гордо улыбнулась девушка.
-Верно, то были благородные сеньоры?
Эуджения рассмеялась:
-Ну, они были португальцы, что же насчет благородства… Думаю, его было столько же, сколько и у прочих, добывших себе удачу на здешних берегах.
-Смелое заявление, - заметил Чикконе, приблизительно представляя себе, что это должны были быть за люди.
И верно, предки Эуджении были людьми не очень благородными и совсем не мирными. Проще говоря, среди них водились пираты первой руки, которые не стеснялись ни каперства, ни откровенного грабежа. Оттого фазенда ее отца была равна приблизительно половине Ломбардии. И семья Пайеш-Видал считалась самой богатой и самой аристократичной семьей в столице. Эуджения и три ее брата были к тому же чрезвычайно красивы: все, как на подбор. Когда отец пригласил живописца, то черноволосые, светлокожие и синеглазые модели произвели на него такое изрядное впечатление, что картина, изображавшая отпрысков семейства Пайеш-Видал, выставленная сначала в мастерской художника, а после на выставке, устроенной для развлечения Его Величества короля Жуана VI, привлекла к себе немало любопытных взоров к гордости их отца.