Я думал, что Грог будет сидеть пристыженный, как если бы его шестое чувство уже сообщило ему о моем открытии. Но — нет: он беззаботно покуривал, раздуваясь от гордости за проделанную работу. Он добыл информацию! Он был похож на предателя, который гордо и уверенно хвастается своими подвигами, тогда как его начальник, скрывающий свои чувства, уже подписал ему смертный приговор.
— Доктор Конде ездит в Дом «Спиноза» еженедельно, — сообщил мне Грог. — Навещает пациента в корпусе Лондон. Я не смог выяснить имя этого человека, но знаю, что он все время проводит за письменным столом. Конде пользуется большим уважением в Доме «Спиноза». В каждый приезд он читает его пациентам лекции.
Я начал размышлять вслух: кто этот пациент, к которому ездит Конде? Может быть, сам Омеро Брокка? Я уже был уверен, что сообщение о смерти писателя в кораблекрушении было ложью. Да, наверное, Брокка сидел в заточении в психиатрической клинике в течение двадцати лет, и Конде об этом узнал. Брокка принадлежал Конде, как ни один писатель никогда не принадлежал критику.
— Надо его навестить, — сказал Грог.
Тайна Брокки, однако, казалась мне уже менее важной, чем тайна самого Грога. Я спросил, а кого он навещает в Доме «Спиноза». Как я и предвидел, он ответил неопределенно: старый приятель, писатель-любитель, который всю свою жизнь проработал репортером, писал о кино. Никакого имени, никаких точных сведений.
Я знал, что Грог (служащий Грогенштайн, отец семейства Грогенштайн, системный аналитик Грогенштайн) лгал.
Раздраженный, я раскрыл свои карты:
— Ты всегда нам рассказывал о своей свободной жизни, не связанной никакими обязательствами, и мы все в это верили. Тех, кто не следовал по «твоему» пути, мы называли предателями. Однажды вечером я проследил за тобой и узнал о твоей подлинной жизни. Столик в «Каймане» был твоим театром; мы не только верили в твою ложь, мы дополняли ее деталями — каждый на свой лад, мы полностью подчинялись тебе со всеми твоими вывертами.
Грог не опустил глаз, не смутился. Он спокойно смотрел на меня.
— Жил-был один ученик, который мечтал превратиться в учителя, — начал он.
— Нет, не надо больше твоих дзенских притч… — умоляюще сказал я.
Моя реплика не остановила Грога. Он еще пользовался остатками авторитета.
— Юноше рассказали о хорошем учителе, который жил недалеко от его дома и который мог взять его в ученики. Он пошел к учителю, а тот поведал ему о выгодах, которые получает тот, кто становится пилигримом. Молодой человек, послушный словам учителя, отправился в путешествие — далеко-далеко. Если он задерживался в одном месте больше трех дней, он считал, что предает своего учителя. Много раз он сбивался с дороги, однажды ночью он чуть не погиб. Только воспоминания о словах учителя спасали его от поражения. Однажды он решил, что уже можно вернуться, увидеться со своим учителем и показать ему, что он сделал со своей жизнью. Он не был уверен, что найдет учителя в его старом доме, но по крайней мере там могли подсказать, где его искать. Учитель сам открыл ему дверь. «Какая случайность, что я встретил вас здесь», — сказал ученик. «Случайность? — удивился учитель. — Это мой дом. Где же ты думал меня найти?» — «Но ведь вы постоянно в дороге, разве нет? Я последовал вашему уроку. Посмотрите на мои израненные ноги. Посмотрите, какой я оборванный и исхудавший. У меня никого не осталось, кого я знаю. Я даже не знаю, кто я». — «Разве я виноват, что ты понял меня буквально? Да, я паломник, но я совершаю паломничества, не выходя из комнаты, хотя и не противлюсь, чтобы другие сходили на окраину деревни. Поговорим в следующий раз, я устал, сегодня я выходил из своей комнаты уже раз сорок».
Да, Грог умел менять тему. Я не спросил у него ни имени жены, ни имени сына, ни о деталях работы, чтобы все эти подробности разбили остатки былой лжи. Как бы в компенсацию за мое молчание Грог признался, что это он сам был амбулаторным пациентом Дома «Спиноза». Его мучило недомогание, которое называется синдромом Маркони: болезнь, когда человек видит перед глазами обширные литературные тексты, не написав при этом ни единой строчки.
— По субботам мы собираемся в подвале корпуса Будапешт и пересказываем свои несуществующие романы. Нас семь человек, иногда восемь, мы безостановочно говорим, перебивая друг друга. Никто из нас не умеет излагать свои мысли на бумаге, никто в жизни не написал ни единого слова. Мы — как несбывшиеся надежды, призраки несостоявшихся авторов, говорящие машины, которые работают без остановки. Мы говорим и говорим в этом полуразрушенном подвале, пока наш координатор не разгоняет нас. Это психолог, бывшая жертва синдрома Маркони, к счастью, он вылечился; он не пишет, но также и не мечтает больше писать. Мы уходим всей группой, рассказывая по пути о своих будущих книгах, хотя на самом деле никто из нас не способен написать на листе бумаги даже названия своих предполагаемых творений. В следующую среду мы снова встретимся в кондитерской «Грусть». К этому времени я узнаю, кого именно навещает Конде: Омеро Брокку или кого-то другого.