В ином ключе индивидуальные концепты можно было бы рассматривать как концепты, определяющие тот или иной психотип личности: например, для одних людей ценностно значимы покой, душевный мир, уют, для других – борьба, приключения, риск. Такие индивидуальные концепты иногда становятся доминантами поведения определенных социальных групп и могут превращаться в социокультурные концепты. В определенных исторических условиях возможно их превращение и в этнокультурные концепты. Возможно и обратное движение – постепенное угасание значимости концепта в коллективном языковом сознании, в качестве примера можно привести 'кротость', этот концепт толкуется как незлобивость, уступчивость, покорность (БТС). В современной русской лингвокультуре такое качество характера воспринимается как странное в обиходе либо знаковое для религиозного стиля жизни, в то время как в качестве антипода гордыни в коллективном сознании прошлых эпох концепт 'кротость' был весьма актуален.
Кроме того, концепты неоднородны и в плане обозначения объектов. С одной стороны, можно выделить концепты 'душа', 'злорадство', 'логос', с другой стороны, — 'матрешка', 'колобок', 'подъезд'. По мнению С.Г.Воркачева (2002), мы говорим о концептах только применительно к абстрактным сущностям, предметы не являются знаками концептов. С этим доводом можно согласиться, но "матрешка" — это не просто вырезанная из дерева раскрашенная игрушка, но и множество переживаемых ассоциаций, которые возникают у людей, знакомых с традиционной народной русской культурой. Каким бы противоречивым, на первый взгляд, ни было понятие "предметный концепт", мы считаем, что оно имеет право на существование, если в языковом сознании некоторый предмет ассоциируется с культурно значимыми смысловыми рядами. В этом плане можно говорить о культурной значимости уникальных объектов, обозначаемых именами собственными, о концептах имен собственных в рамках национальной культуры, о концептах вымышленных героев или событий, которые стали фактами культуры в художественной литературе, живописи, кинематографе и т.д., о концептах абстрактных имен, о предметных концептах.
Заслуживает внимания замечание В.М.Бухарова (2001, с.84): "…формирование <концепта> в сознании человека происходит вне жесткой связи с тем, на каком языке он говорит и говорит ли вообще на каком-либо языке. Это означает возможность установления общечеловеческих концептов, системы реализации которых обнаруживают национальную, этническую, культурную и т.д. специфику. В результате этого возникают трансконцептные связи и отношения". Соглашаясь с тем, что ментальное образование не всегда воплощается в языковой форме, я бы внес уточнение в понятие "система реализации концепта": этнокультурная и социокультурная специфика концепта заключается не только в языковых значениях, с помощью которых концепт обозначается, выражается и может быть описан. Специфичными могут быть и сами концепты. Например, у американских индейцев, живших на северном побережье Тихого океана, существовал обычай "потлач": человек, достигший высокого положения в племени, должен был устроить церемониальный пир с дорогими подарками для гостей, в результате чего организатор этого пиршества полностью разорялся, становился нищим, но приобретал статус наиболее уважаемого человека. Языковое обозначение этого пира вряд ли раскроет нам культурную специфику этого концепта, состоящую в сочетании признаков имущественной нищеты и максимального престижа. В этой связи, кстати, вспомним, что отец Евгения Онегина "давал три бала ежегодно и промотался наконец". Определенные параллели такого специфического сочетания признаков обнаруживаются и в древнеиндийском понимании заключительного этапа жизни человека: уважаемому человеку на закате жизни предписывалось покинуть свой дом и стать нищенствующим странником. Одной из фундаментальных характеристик концепта, по С.Х.Ляпину, является его транслируемость. Трансконцептуальные связи свидетельствуют о специфичности концептов вне зависимости от их языковой реализации.