Немецкая основательность в карикатурной форме показана в английском анекдоте:
A professor giving a talk to a multinational audience tells a joke against the Germans.
Someone at the back of the hall jumps up and protests angrily:
"I'm German!"
"OK", says the speaker "I'll say it again — slowly".
В данном случае основательность заменяется медлительностью: подразумевается, что немцы — тугодумы.
К полицейскому в Германии подбегает человек: "Господин полицейский, у меня украли велосипед!" – "Он был в порядке?" – "Да, ездил нормально". – "Звонок был на нем?" – "Нет". – "Ручной тормоз работал?" – "Его вообще не было". – "Фонарь?" – "Не было". – "Так, платите штраф 30 марок!"
В этом тексте гипертрофированно выражена немецкая страсть к порядку: ситуация абсурдно переворачивается, полицейский подменяет тему похищения велосипеда темой общего порядка езды на этом виде транспорта.
Хотелось бы заметить, что нормы проявления тех или иных качеств условны не только применительно к этнокультурным сообществам, но и к социокультурным группам внутри одного и того же этноса. В этом отношении интересен концепт 'скорость'. Известно, что южные народы обладают более горячим темпераментом, чем жители северных стран, и характеризуют медлительных, по их мнению, представителей соответствующих этносов с насмешкой. Показателен следующий анекдот:
Едут в машине несколько финнов. Дорогу перебежал какой-то маленький зверек. Через полчаса один из пассажиров сказал: «Заяц». Еще через полчаса другой пассажир возразил: «Белка». Прошло еще полчаса, и старший в компании заметил: «Хватит спорить, горячие финские парни!».
В этом тексте преувеличенно показана медлительность реакции жителей Суоми. Предполагается, что реакция тех, с кем себя ассоциирует рассказчик анекдота, должна быть быстрой. Медлительность ассоциируется с умственной несостоятельностью и поэтому вызывает улыбку. Увеличение скорости жизни в современном мире привело к тому, что для молодых людей в России скорость стала знаковым моментом существования. Понятие «тормозить», замедлять движение, приобрело резко отрицательную оценку. Реклама всячески поддерживает этот стереотип: «Не тормози! Сникерсни!» Шоколадный батончик «Сникерс» в английском имеет очевидную ассоциацию с не совсем приличным поведением подростка – to snicker (вариант — snigger — a quiet and disrespectful laugh kept to oneself), хихикать, тихо ржать, выражая неуважение. Для англоязычной культуры ослабление эмоционального самоконтроля, вероятно, актуально. На большой скорости осуществлять такой самоконтроль бессмысленно. Тот, кто проигрывает в скорости, заслуживает насмешки:
Устроился один тормоз сторожем в зоопарк. В первый же день у него убежали из клетки черепахи. Он говорит: «Я их хотел покормить, а они как побегут, как побегут…»
Черепаха – символ медлительности, поведение этого человека (медленнее эталона медленности) характеризует концепт 'скорость' в языковом сознании современной молодежи. В ассоциативном словаре в списке реакций на слова тормоз, тормозить указаны единицы тупой, ты, плохо доходит, тугодум, закомплексованный (РАС-5). Возможно, культ скорости, ощущение полноты жизни на высокой скорости связано с сегодняшним осознанием свободы, но вместе с тем вспомним классическую фразу Н.В.Гоголя: «Какой русский не любит быстрой езды!»
Одной из наиболее сложных областей описания лингвокультурной специфики того или иного народа является сфера эмоций. Многие характеристики онтологии и языковой репрезентации эмоций раскрыты в исследованиях В.И.Шаховского (Шаховский, 1987, 1998). Специфике эмоциональных концептов в немецкой лингвокультуре посвящена монография Н.А.Красавского (2001). Автор рассматривает базисные эмоции «Angst» — «страх», «Freude» — «радость», «Trauer» — «печаль», «Zorn» — «гнев», определяет словарные номинанты этих эмоций и анализирует их историческое развитие, выявляет парадигматические и синтагматические отношения между языковыми единицами, выражающими соответствующие концепты, характеризует концептуализацию эмоций в мифологической, мифолого-религиозной и современной наивной и научной картинах мира. Эмоциональный концепт понимается в рассматриваемом исследовании как «этнически, культурно обусловленное, сложное структурно-смысловое, как правило, лексически и/или фразеологически вербализованное образование, базирующееся на понятийной основе, включающее в себя помимо понятия образ, оценку и культурную ценность и функционально замещающее человеку в процессе рефлексии и коммуникации однопорядковые предметы (в широком смысле слова), вызывающие пристрастное отношение к ним человека» (Красавский, 2001, с.60). Автор доказывает, что в толковые словари следует внести ряд важнейших содержательных признаков, фиксируемых в психологических дефинициях. К числу таких признаков (параметров) можно отнести «род», «видовые характеристики» («интенсивность, причина, последствия, условия появления эмоции», «объект эмоции», «длительность, осознанность, контролируемость или неконтролируемость, положительная/отрицательная знаковая направленность эмоций»). Автор отмечает, что максимально распредмеченным в филологических определениях является базисный эмоциональный концепт Angst — «страх». Менее полны знания наивного человека природы таких концептов, как Zorn — «гнев», Trauer — «печаль». Их когнитивные структуры представлены более усеченным набором семантических признаков. Более детальное лексикографическое описание концепта Angst — «страх», по мнению Н.А.Красавского, объясняется его глубокой рефлексией языковым сознанием. В книге отмечено, что «русская печаль и её концептуальные «дериваты» (тоска, грусть и др.) имеют не только несколько более высокую частотность употребления в художественном дискурсе по сравнению с составляющими микропарадигмы Trauer, но и обладает более богатыми ассоциациями, отличающимися образностью и ярко выраженной оценочностью. Используемые в своих метафорических значениях элементы микропарадигмы «печаль» активны, зримы, чем соответствующие элементы немецкой парадигмы Trauer. Примечательно, что для носителей русского языка и русской культуры часто не ясны каузаторы печали. Русское языковое сознание мыслит этот концепт преимущественно антропоморфно, антропоцентрично. Русские концепты группы "печаль" (грусть, тоска) по сравнению с их немецкими эквивалентами мыслятся русским языковым сознанием многочисленными образами; они располагают в нем значительно более широкой ассоциативной направленностью. Концепт русской печали обладает ярко выраженной этноспецификой. Он квалифицируется как национально маркированный, о чем, помимо прочего, свидетельствуют номинанты-дублеты эмоций (грусть-тоска, тоска-печаль, тоска-кручина). Последние относятся к безэквивалентной лексике. Они могут быть транслируемы в другой язык, в другую культуру описательными средствами» (Красавский, 2001, с.211–212). Весьма интересен вывод автора о том, что на раннем этапе развития цивилизации вызывающие эмоциональные реакции у древнего человека реальные события, предметы лингвистически никак не дифференцировались. Сама эмоция и событие, ее спровоцировавшее (т.е. причина), часто именовались одним и тем же словом. Можно предположить, пишет автор, что архаичный человек относился к переживаемым им эмоциональным реакциям, примитивным эмоциям как к реальным объектам мира.