– Придумаешь что другое – тогда приходи, – слышу.
Прошу одного знакомого сторожа, Сергеичем зовут, чтобы он на трюк мой посмотрел.
– Водки у меня совсем нет, – говорит он.
Я иду дальше. Захожу в парк. Эти розы, эту зелень во всех незамысловатых вечерних преображениях я видел тысячу раз – не радует. Почувствую ли снова обжигающий вкус водки во рту, чтобы суметь выжить? Эта мысль пугает. Я ожидаю отрицательный ответ.
Я сам себе объявляю, что я счастлив. Конечно, в словах моих напускной тон. Несколько фантастических и чрезвычайно странных идей всплывают в голове. Я пытаюсь материализовать и сам стакан, и водку, чтобы снова заявить о себе, стать независимым – не получается.
Ранее я верил в великую идею бессмертия со своим даром, так как мог не только заниматься материализацией, но и не есть годами (не помню, когда еда была у меня во рту последний раз), теперь её приходится менять.
На что? Я не знаю.
Видимо, виновата преждевременная старость. Здесь я гадаю.
И вот я иду по парку и встречаю странного человека.
– Это – ты! – восклицает он радостно и в то же время как бы в величайшем удивлении. – Вообрази, мы с тобой на днях потерялись. Мы знали друг друга, были рядом, но никогда не виделись.
Передо мной стоит хорошо одетый незнакомец, у него длинные седые волосы, как у меня, но на этом наше сходство с ним заканчивается. Я его первый раз вижу. Он обращается ко мне, а я не ведаю, как его зовут и что ему отвечать.
– Мне врали, – продолжает он, – о тебе бог знает что. А ты такой, как все. Ничем не отличаешься. Я увезу тебя прямо сейчас туда, где мы бывали с тобой в детстве. Там тебя ждут. Родственники.
– Кто? – не понимаю я.
– Родственники, – повторяет он.
– У меня их нет.
– Они есть, ты не знаешь их, всё просто.
Это пухлое, холёное лицо незнакомца наводит смутные воспоминания, но я не помню, откуда он. Я и себя-то не помню толком последние десять лет скитаний.
Мои способности, моё тело – это со мной. Всё остальное рядом, не моё. Не говоря о каких-то там оставшихся родственниках.
Я ухмыляюсь, разворачиваюсь и ухожу прочь в обратную сторону, откуда шёл.
– Зря ты так поступаешь, – говорит он мне. Я его пытаюсь не слышать. – Сумасшедший!
…всё предсказуемо. Наступает час – и я не могу материализовать водку! Стакан имеет дно! Это настоящее открытие, которое приводит в ужас.
Меня везде прогоняют. И горькое, настоящее горькое слово говорю я после. Но не в адрес тех, кто не хочет меня видеть. Себе говорю, что мои неудачи – моя судьба. И я ощущаю настоящий голод. Восполнить его обычной едой я не могу. И чувствую горький привкус во рту. Это лишь память, я понимаю, об утраченной способности – жить.
Грязный поток
От автора
Эта история была многим известна. Она появилась в интернете почти сразу после событий в Крымске. Удивительное спасение отца и дочери, маленькая заметка. Прочитав её, я подумал тогда, а я ведь верю этому человеку, но не верю СМИ, не верю официальной информации. И, мне кажется, пусть существует страшная правда, чем грязная ложь. Не надо бояться.
1
С яркого июльского солнца Анатолий резко въехал в сумрак. Показалось, что чёрные тучи скрыли светило в траурный абажур. Пошёл дождь. Затем – ливень. День катился к концу, но, казалось, природа проигнорировала вечер – сразу наступила ночь.
Дворники «Mercedes 310 bus» 1994 года выпуска не успевали убирать воду с лобового стекла. Анатолий снизил скорость, посмотрел на дочь. Ника забавлялась сотовым телефоном. Дочке семь лет. В этом году пойдёт в школу.
Анатолий улыбнулся, Ника была его единственным ребёнком. Анна не сможет больше родить. Так вышло. А хотелось ещё мальчика. И дело не в том, что за второго ребёнка давали материнский капитал. Нет, дело не в деньгах. Просто желали второго ребёнка. И обязательно мальчика.
– Не устала, Ник?
– Не, пап.
Сверкнула молния, ударил гром. Девочка оставила телефон в покое, всё её внимание теперь было направлено туда, где громыхнуло.
– Испугалась?
– Не, пап.
Ника часто так говорила.
Анатолий сказал:
– Надо говорить, нет, папа.
– Хорошо, пап, – она не отрывала взгляд от дороги.
– Плохой с меня учитель. В школу пойдёшь – быстрей научат.
– Да, пап.
Дождь усилился. Анатолий снизил скорость «буса» до сорока. Ехать быстро было невозможно.