- Ах вы, гниль! Все, значит, скопом. Ну, я вас тогда так... Ну-ка, мать ва...
Но удар бутылкой по голове оборвал его слова. Все поплыло у него перед глазами, ноги предательски подогнулись, и он тяжело упал, орошая кафельную плитку кровью из открытой раны.
Все трое вмиг протрезвели. "Длинный", увидев благоприятный момент, подошел и с силой ударил носком ботинка в живот. Хотел повторить, но компания не дала, быстро утащила его на улицу. И они тут же скрылись, растворились темными силуэтами в ночи среди равнодушных, молчаливых многоэтажных коробок...
Он долго пролежал на полу и потерял много крови. Люди проходили мимо, и никто не удосужился поинтересоваться, что это за человек и почему он тут лежит. Видели только разбитую бутылку рядом и делали вывод, что таких надо в вытрезвитель, но вот именно таких-то и не берут, потому что, как правило, с них нечего взять. Хорошо хоть не на улице упал, в подъезде, здесь не замерзнет. Проспится, очнется и пойдет домой. Другие судили по-иному: ну и пусть бы упал на улице, подумаешь, замерзнет; черт с ним, поменьше будет этих пьяниц.
Никто из них не приглядывался к лежащему телу, а потому и не видел крови. Человек лежал ничком; рука прикрывала затылок; наверное, ему так было удобно. Пусть лежит себе, кому он мешает. И никто не знал, что последний проблеск сознания подсказал Долгову прикрыть рукой голову, потому что в таких ситуациях часто начинают бить ногами. Он знал это, война научила; здесь главное - беречь голову, самую важную часть тела.
В таком положении он и застыл, не вызывая к себе сострадания, а лишь брезгливость. И только девушка в дубленке, поздно вечером возвращавшаяся домой со второй смены, догадалась наклониться над телом, послушать - а вдруг не дышит?..
Она замерла и вдруг отпрянула: ей показалось, человек и вправду не дышал! И не пьян он вовсе! Она сразу поняла: тут что-то не так. Сообразив, схватила за плечо и перевернула тело на спину. Глянула и вскрикнула: оно было в крови. Кровь из раны на голове невидимым ручейком стекала в рукав куртки и оттуда - на грудь. Вся одежда спереди: майка, рубаха, пиджак - все пропиталось ею как губка, хоть выжимай.
Девушка бросилась на лестничную площадку, позвонила раз, другой, третий... Звонила долго, настойчиво повторяя: кто она, что ей надо, зачем звонит, почему именно сейчас, а не утром.
Наконец, открыли. В дверях стояли трое мужчин. Как оказалось, в этой квартире было общежитие.
И она, эта девушка, совсем не красивая, но с доброй душой и отзывчивым сердцем, прикусив палец, стояла и смотрела, как санитары грузят в машину бесчувственное тело. Как жаль, что она не села в тот автобус, что ушел на четверть часа раньше. Она успела бы, если бы пробежала. Но было скользко, дорожек никто не посыпал, а у нее в руках еще сумка...
Марию Степановну о случившемся известила милиция, и ее тут же увезли в больницу. Это был второй инфаркт. И снова врачам удалось вырвать ее из лап смерти. Этот инфаркт обошелся ей, кажется, в целый десяток лет. Теперь это была старуха - всеми покинутая, одинокая, тихая и никому не нужная. Человек, о котором помнило еще только государство, платившее ей пенсию.
Врачи долго и самоотверженно боролись за жизнь Ивана Дмитриевича. Он лежал в реанимации, и никто уже не надеялся, что ему удастся сказать хоть слово. Но могучий организм, кажется, победил. Разбитый мозг, будто прощальный залп, дал мощный импульс к жизни, и больной открыл глаза. Все онемели. Больной молчал. Только смотрел в потолок и думал. Никто не мог даже представить себе, что в этой голове еще возможна какая-то работа. Но Долгов знал, что это - последняя вспышка сознания. Одно лишь было ему неведомо: сколь долго это продлится. В эти отпущенные ему скудные минуты он думал, что не зря прожил жизнь, для его сына она была примером. Он отдал ее Родине еще там, в грозовом небе войны, но смерть пощадила его тогда, она уже насытилась жертвами. Теперь она пришла за ним торопясь, будто спохватилась, что не сделала этого раньше.
Он прошептал, что хотел бы увидеть жену, и попросил бумагу и карандаш. Написал несколько слов и уронил руку. Врач взял листок, прочел неровные, в пляшущих буквах, строки:
"Маша! Принеси самолет, у меня на шкафу. Хочу попрощаться".
Иван.
К нему склонились, подумали, что всё... Но он был еще жив. Просьбу передали соседке, она прибежала, принесла маленький военный самолетик, на котором летал Долгов. Это был "Лавочкин", точная копия. На нем он воевал, сбил четырнадцать вражеских машин, и это - единственное, что у него осталось в память о тех днях.
Его осторожно разбудили, дали понять, что исполнили просьбу и вложили в руки этот маленький самолет. Он посмотрел на него и прижал к себе; по щеке неторопливо, через морщины, прокладывала путь слеза... Всхлипнула женщина-врач, за ней медсестра. Таких сцен им видеть не доводилось.
Он так и умер - с самолетом на груди, никому не позволяя дотронуться до своего друга, дороже которого для него не было теперь ничего.
Они не пожелали расстаться, эти фронтовые друзья, и их так и похоронили вместе, в одном гробу...
Убийцу нашли. Как? - осталось загадкой. Поговаривали, что сняли отпечатки пальцев с разбитой бутылки.
Однажды вечером в квартире 67 раздался звонок. Дверь открыла женщина. На пороге стояли двое в штатском.
- Здесь проживает Холмогоров Владислав Викторович?
Женщина опешила. Господи, уж не бандиты ли? Но, услышав за спиной шаги мужа, осмелела:
- Да, это наш сын. А в чем дело?