- Был бы он трезвенником, ты бы нашел иной способ его убить, - мрачно констатировал Фридрих. Хайнц развел руками: на войне как на войне.
- Еще какие-то трупы, о которых я не знаю? - осведомился Власов.
- Нет. Только Кокорев, о котором ты знаешь. Я убрал его в ночь с третьего на четвертое, после нашей беседы в "Калачах". Раньше просто не было времени.
- Значит, дело было не в срочном звонке от Мюллера.
- Нет. Старикан действительно сообщил мне о Зайне, но на тот момент большой срочности еще не было. Необходимо было сначала получить и обработать твой отчет, результаты допросов персонала Шонефельда... Я лишь воспользовался предлогом покинуть тея так, чтобы избежать вопросов и догадок. И сделать дело, несделанность которого меня давно тяготила - особенно после того, как я узнал, что ты в Москве. И в полицию в пятницу позвонил тоже я, когда узнал, что ты собираешься наведаться в Теплый Стан.
- Почему ты его, кстати, повесил, а не устроил передоз, как собирался?
- Да вот представь себе - нечего было ему вколоть. Весь штрик-то пришлось потратить на Вебера. А запас той дряни, которой я пичкал Кокорева обычно, как раз закончился, и новую порцию я мог получить лишь через два дня. Даже имея своих людей в ДГБ, это далеко не так просто - все же система контроля и учета там весьма серьезная, а на помощь с самого верха рассчитывать не приходилось - Бобков непременно поднял бы шум... Ну и вот, ждать я не рискнул. Твой приезд заставил меня понервничать.
- Польщен твоим высоким мнением о моих сыскных способностях, - криво усмехнулся Власов, - к сожалению, оно не очень оправдалось.
- В конечном счете все же оправдалось, - ответил усмешкой на усмешку Эберлинг, указывая взглядом на пистолет. - И это подводит нас к главному вопросу. Что мы теперь будем делать, Фридрих?
- А ты как думаешь? - Власов чуть шевельнул стволом.
- Я думаю, что ты не меньший патриот Райха, чем я, - размеренно произнес Хайнц. - Не каких-то отдельных субъектов, играющих в свои политические игры, и не казенных параграфов, не способных охватить все многообразие реальной жизни. Райха. И ты разумный человек, понимающий, что лучше потерять часть, чем целое. Поэтому... нет, я не прошу тебя помогать мне. Просто не мешай. Четырнадцать часов спустя... теперь уже даже меньше... дело будет сделано. Почему бы в эти четырнадцать часов тебе не заняться чем-нибудь другим? Твоей карьере это не повредит, я обещаю. Крайними окажутся Мюллер и кое-кто еще из верхушки Управления.
Фридрих ответил не сразу. Некоторое время он молча смотрел на своего друга и, казалось, сосредоточено размышлял.
- Я полагаю, Хайнц, - произнес от наконец, - что опасность для Райха, о которой ты говоришь, может быть реальной. Хотя я не могу знать этого наверняка, не перепроверив твои источники и твои выкладки - это азы нашей работы, и ты это знаешь. Но даже если твои расчеты верны, это не может служить оправданием твоих действий. То, что ты затеял - это преступная авантюра, и, полагаю, глупая преступная авантюра. Ради того, чтобы спасти Райх, ты намерен взорвать его изнутри. Ты в одиночку возомнил себя спасителем Отечества, совершенно не интересуясь мнением Отечества на сей счет - будь то миллионы райхсграждан, которых ты готов ввергнуть в потрясения, или единицы экспертов, которые, вероятно, способны предложить разумные альтернативы твоему плану. Напомню, что один такой вот любитель простых решений, считавший, что единственное политическое убийство избавит от всех проблем, в итоге вызвал Первую мировую войну. Конечно, у государств-участников были для нее и более веские причины, и все же именно он стал тем, кто поднес факел к бочке с порохом... Я не намерен допускать такого сейчас. Ты с легкостью переступил через присягу и закон, но я исполню свой долг офицера и патриота, и тебе не удастся меня отговорить. Ты арестован, Хайнц.
- Жаль, - произнес Эберлинг, не меняясь в лице. - Я ждал от тебя подобного, и все же надеялся, что ты поймешь... Ладно, оставим высокие материи. Я даже не буду апеллировать к нашей дружбе. Поговорим о вещах сугубо практических. Я предлагаю тебе сделку.
- Ты что же, надеешься меня подкупить? - презрительно произнес Власов. Вот так всегда - сначала разговоры о высоких идеалах, о судьбах Отечества, а в итоге - банальная взятка. Но неужели Хайнц пал настолько низко?
- Нет, конечно, я не о деньгах! - поспешно воскликнул Эберлинг. - Я проиграл, признаю. Ты хочешь предотвратить убийство Ламберта? Хорошо. Но мой арест тебе в этом не поможет. Зайн прекрасно справится без меня. А где он, ты не знаешь, и найти его за оставшиеся четырнадцать часов вряд ли сможешь. Более того, ты даже не знаешь, кому из московских оперативников можно доверять... Мое предложение: я сдаю тебе Зайна. И всех, кто участвует в операции - по крайней мере, тех, о ком я знаю. Впрочем, они - прикрытие, главное - Зайн. За это ты не докладываешь обо мне - только обо мне лично - в течение двенадцати часов. Только двенадцать часов, больше я не прошу. Я понимаю, что на допросах остальных моя роль все равно вскроется. Но этого времени мне хватит, чтобы скрыться.
- И куда ж ты намерен бежать? - усмехнулся Фридрих.
- Россия - большая страна, - пожал плечами Эберлинг. - И в ней живет много людей, говорящих с легким дойчским акцентом.
- Я был лучшего мнения о тебе, Хайнц, - покачал головой Власов. - Устроить заговор ради высших интересов - это вполне в твоем духе. Но бежать от ответственности, выкупая собственную голову головами подельников...
- Можешь думать обо мне, что хочешь, - резко произнес Эберлинг. - "Трус", "подлец", что ты там еще хочешь сказать? А я тебе скажу, что класть голову под топор, когда от этого никому нет никакой пользы - попросту глупо. Если бы от моего ареста была хоть какая-то выгода Райху, тогда другое дело. Но ее нет. Все, что я знаю - скажу и так. Так что какой смысл?
- Где у меня гарантия, что ты действительно все скажешь? - хмыкнул Фридрих.
- А где у меня гарантия, что ты действительно дашь мне двенадцать часов? - парировал Эберлинг. - Мы должны просто поверить друг другу. Поверить в последний раз.
- Я тебе уже верил, - жестко констатировал Власов. - Думаю, будет куда надежней, если тебя допросят по всем правилам.
- Для этого меня надо еще взять, - ощерился Эберлинг. - Нет, не размахивай пистолетом. Знаешь русский анекдот: "Что вы будете делать с курицей, если она перестанет нестись? - Я ее зарежу. - А разве это поможет?" Убить меня ты можешь в любой момент, а вот взять в пригодном для допроса виде... Учти, мне терять нечего. За все, что я сделал, мне так и так полагается расстрел. Так уж лучше я погибну от пули быстро, сейчас, чем после допросов и всего прочего.
Фридрих задумался. В словах его бывшего друга был резон.
- Для того, чтобы взять Зайна и обезвредить то, что он подготовил для теракта, не потребуется много времени, - добавил Хайнц. - Если выяснится, что я солгал, ты еще успеешь объявить охоту на меня. Гораздо раньше, чем пройдут двенадцать часов и я успею достаточно удалиться от Москвы. В противном случае... ну, ты можешь, конечно, начать кричать о теракте, не имея реальных доказательств. Да, я понимаю, что наш разговор пишется, и на сей раз мне вряд ли удастся добраться до кассеты. Но в этом же самом разговоре идет речь о программе, позволяющей изготавливать подобные фальшивки. Кто поручится, что ты - не вор, громче всех кричащий "держи вора"? Особенно после того, как ты меня застрелишь. Убийство одного офицера РСХА другим - это, знаешь ли, серьезное дело, и слова убийцы вряд ли будут принимать на веру до окончания расследования... Верю, что оно установит твою невиновность, но время будет упущено. Ты можешь, конечно, до поры скрыть мою смерть и неофициально попытаться убедить Ламберта и его службу безопасности отменить его визит в Москву. Но тебя никто не станет слушать. Ламберт убежден, что все идет по его собственному плану, и сам же первый попытается заткнуть тебя, чтоб не мешал.
- Ну хорошо, - медленно произнес Власов. - Двенадцать часов. Рассказывай.
- Ты обещаешь мне?
- Слово офицера.
- Теракт произойдет сегодня, около 14: 00, во время торжественного выступления гостей праздника на Манежной площади. Естественно, вся она оцеплена еще со вчерашнего дня, вся публика, которая будет допущена на площадь, пройдет досмотр, все окна близлежащих зданий под наблюдением, на крышах патрули. Но все это не имеет никакого значения. Зайну не понадобится даже близко подходить к площади. В нужный момент он просто нажмет на кнопку, и микрофон, в который будет говорить Ламберт, взорвется. Нужный момент он, кстати, узнает по фернзееру - речи гостей будут транслировать в прямом эфире, очень удобно. Ну то есть не совсем в прямом, конечно, а с задержкой в несколько секунд, как это всегда бывает на российском фернзеене, но это он знает и учитывает.