— Не совсем.
— Что значит — «не совсем»?
— Ох, Господи!
— В чем дело? В чем дело? Роберт, что-то не так. Я еду к тебе.
— Все в порядке, Бренда.
— Ты сукин сын, ты что-то от меня утаиваешь! Что-то происходит. Я к тебе еду!
Немедленно!
Бренда повесила трубку, а Роберт подошел, взял Стеллу и поставил ее в чулан, задвинув поглубже в угол. Он снял с вешалки пальто и завесил им Стеллу. Вышел в комнату, сел и стал ждать.
Бренда распахнула дверь и влетела в комнату.
— Ладно, что за чертовщина происходит? В чем дело?
— Послушай, малышка, — ответил он, — все нормально. Успокойся.
Бренда была неплохо сложена. Груди у нее немного провисали, зато прекрасные ноги и изумительная задница. Ее глаза всегда смотрели неистово и потерянно. Ему никогда не удавалось излечить ее от такого взгляда. Иногда после любви ее глаза наполняло временное спокойствие, но никогда не надолго.
— Ты меня еще не поцеловал!
Роберт встал со стула и поцеловал Бренду.
— Господи, да это же не поцелуй! В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
— Да ничего, совершенно ничего…
— Если не скажешь, то я закричу!
— Говорю тебе, ничего.
Бренда закричала. Она подскочила к окну и завопила. Весь район ее услышал. Потом перестала.
— Боже мой, Бренда, больше никогда так не делай! Прошу тебя, пожалуйста!
— Я опять закричу! Опять закричу! Скажи мне, что не так, Роберт, или я закричу еще раз!
— Хорошо, — ответил он. — Подожди.
Роберт зашел в чулан, снял со Стеллы пальто и вынес ее в комнату.
— Что это? — спросила Бренда. — Что это такое?
— Манекен.
— Манекен? Ты хочешь сказать…
— Я хочу сказать, что люблю ее.
— Ох, господи! Ты имеешь в виду? Эту вещь? Эту вещь?
— Да.
— Ты любишь эту вещь больше меня? Этот кусок целлулоида, или из какого еще говна она там сделана? Ты хочешь сказать, что любишь эту дрянь больше меня?
— Да.
— Я полагаю, ты ее и в постель с собой кладешь? Наверное, ты ей… с ней…
разные вещи делаешь — с этой дрянью?
— Да.
— Ох…
Тут Бренда по-настоящему завопила. Просто стояла и орала. Роберт подумал, что она никогда не остановится. Потом она подскочила к манекену и начала царапать и бить его. Манекен опрокинулся и ударился о стену. Бренда выскочила за дверь, прыгнула в машину и с диким ревом стартанула. Она врезалась в бок стоявшего автомобиля, резко отвернула, уехала.
Роберт подошел к Стелле. Голова оторвалась и закатилась под стул. На полу остались дорожки чего-то белого, похожего на мел. Одна рука болталась, сломанная, торчали две проволоки. Роберт сел на стул. Просто посидел. Потом встал, зашел в ванную, постоял там минутку и снова вышел. Постоял в прихожей.
Оттуда виднелась голова под стулом. Он начал всхлипывать. Ужасно. Он не знал, что делать. Он вспомнил, как хоронил мать и отца. Но сейчас все по-другому. Все иначе. Он просто стоял в прихожей, вздыхал, ждал. Оба глаза Стеллы были открыты, холодны и прекрасны. Они смотрели прямо на него.
Два пропойцы
Мне уже было за 20, и хотя я сильно пил и почти не ел, но был по-прежнему силен.
Я имею в виду физически — хоть в этом человеку везет, когда все остальное не ладится. Мой ум взбунтовался против судьбы и жизни, и утихомирить его я мог, только если пил, пил и пил. Я шел по дороге, было пыльно, грязно и жарко, и штат, наверное, был Калифорния, хотя я уже в этом не уверен. Вокруг лежала пустыня. Я шел по дороге, мои чулки задубели, гнили и воняли, гвозди протыкали стельки и впивались в пятки, и мне приходилось подкладывать картонки в башмаки — картонки, газеты, все, что удавалось найти. Гвозди дырявили и это, и я либо подкладывал еще, либо переворачивал эту дрянь, либо лепил ее по-другому.
Рядом остановился грузовик, я его проигнорировал и шел себе дальше. Грузовик взревел снова, и парень поехал рядом.
— Парнишка, — сказал водитель, — поработать хочешь?
— Кого надо прикончить? — спросил я.
— Никого, — ответил парень. — Давай, садись.
Я обошел кабину — дверца с той стороны уже была распахнута. Я шагнул на подножку, проскользнул внутрь, потянул на себя дверцу, захлопывая ее, и откинулся на кожаную спинку сиденья. Хоть в тенечке посижу.
— Хочешь у меня отсосать, — произнес парень, — получишь пять баксов.
Я двинул ему правой в брюхо, левой заехал куда-то между ухом и шеей, догнал правой в ебало, и грузовик съехал в кювет. Я схватил руль и снова поставил его на дорогу. Затем приглушил мотор и поставил на тормоз. Вылез и снова зашагал по дороге. Примерно пять минут спустя грузовик вновь оказался рядом.
— Парнишка, — сказал водитель, — прости меня. Я не хотел. Я не хотел сказать, что ты гомик. В смысле, ты как бы наполовину похож на гомика. Гомики, что — не люди?
— Если ты гомик, то ты — человек. Наверное.
— Ладно тебе, — сказал парень. — Залезай. У меня для тебя есть настоящая честная работа. Сможешь деньжат заработать, на ноги встать.
Я снова влез. Мы поехали.
— Извини, — сказал он, — на морду-то ты крутой, а руки у тебя… У тебя дамские руки.
— Не волнуйся о моих руках, — сказал я.
— Ладно, работа суровая. Шпалы грузить. Ты когда-нибудь грузил шпалы?
— Нет.
— Тяжелая работа.
— У меня всю жизнь тяжелая работа.
— Ладно, — произнес парень. — Ладно.
Мы ехали, не разговаривая, грузовик шкивало. Кроме пыли — пыли и пустыни — вокруг ничего не было. У парня у самого рожа не бог весть была, у него все не бог весть каким было. Но иногда людишки, долго сидящие на одном месте, добиваются мелкого престижа и власти. У него был грузовик, и он нанимал на работу. Иногда с этим приходится мириться.
Мы ехали, а по дороге шел мужик. На вид далеко за сорок. Слишком старый вот так по дорогам гулять. Этот мистер Бёркхарт, он мне представился, притормозил и спросил у мужика:
— Эй, приятель, пару баксов подзаработать не хочешь?
— О, еще бы, сэр! — ответил мужик.
— Подвинься. Впусти его, — скомандовал мистер Бёркхарт.
Мужик залез — ну от него и несло: пойлом, потом, агонией и смертью. Мы ехали, пока не добрались до кучки каких-то зданий. Мы вместе с Бёркхартом вылезли и зашли в магазин. Там сидел мужик в зеленом козырьке и с браслетом из резинок на левом запястье. Он был лыс, но его руки покрывала тошнотно длинная светлая волосня.
— Здрасьте, мистер Бёркхарт, — сказал он. — Я вижу, вы нашли себе еще парочку пьянчуг.
— Вот список, Джесс, — ответил мистер Бёркхарт, и Джесс пошел выполнять заказ.
Это заняло некоторое время. Потом он закончил:
— Что-нибудь еще, мистер Бёркхарт? Пару бутылочек винца подешевле?
— Мне вина не надо, — сказал я.
— Тогда ладно, — отозвался мужик. — Я возьму обе.
— Я с тебя вычту, — сказал мужику Бёркхарт.
— Неважно, — ответил мужик, — вычитай.
— Ты уверен, что не хочешь вина? — спросил меня Бёркхарт.
— Хорошо, — ответил я. — Бутылочку возьму.
Нам дали палатку, и в тот вечер мы выпили вино, а мужик рассказал мне о своих бедах. Он потерял жену. До сих пор ее любит. Думает о ней все время. Великая женщина. Он раньше преподавал математику. Но потерял жену. Другой такой женщины нет. Хуё-моё.
Господи, когда мы проснулись, мужику было очень херово, мне не лучше, а солнце светит и пора на работу: железнодорожные шпалы складывать. Их надо было связывать в штабель. Поначалу было легко. Но штабель рос, и уже приходилось опускать их на счет.
— Раз, два три, — командовал я, и мы бросали шпалу на место.
Мужик повязал на голову платок, и кир так и сочился у него из башки, платок уже весь вымок и потемнел. То и дело щепка со шпалы протыкала гнилую рукавицу и возналась мне в ладонь. Обычно боль была бы невыносима, и я бы все давно уже бросил, но усталость притупила мне все чувства, в самом деле притупила их что надо. Когда такое случалось, я лишь злился мне хотелось кого-нибудь убить, но когда я оглядывался, вокруг были только песок, скалы, сухое ярко-желтое солнце, как в духовке, и некуда идти.