Меняя диск пулемета, Авдошин случайно увидел Быкова. Тот разглядывал разбитые вдребезги футляр и скрипку. Потом поднялся в рост, остервенело швырнул футляр со скрипкой в окно, в немцев, следом бросил пару ручных гранат и исчез за перегородкой.
Командир бригады, чистый, выбритый и, как всегда, попахивающий одеколоном, сидел около стереотрубы, наблюдая за чем-то и одновременно разговаривая по телефону.
— Да пошли ж к вам коробочки, пошли! Сколько есть! Что я могу сделать! Родить не могу... Надо! Надо продержаться! Часа три. Христом-богом молю! Продержитесь часа три! Умрите, но продержитесь! Потом же за этот треклятый квартал не зацепишься! Все снова придется начинать!..
За окном, в которое была выставлена стереотруба, за пылью, поднятой разрывами, угадывалась жаркая окраина большого города. Широкая прямая улица рассекала массив высоких четырех и пятиэтажных зданий и терялась вдали в буро-красном тумане. Над одним из домов медленно клубился густой черный дым, а в окнах, почти на всех этажах, болтались на палках белые флаги. Разрывы и орудийные выстрелы раздавались очень близко и часто, а из глубины улицы явственно доносился дробный грохот пулеметных очередей.
«Опять большой город! »—невесело подумал Талащенко.
Оторвавшись от стереотрубы, Кравчук увидел его, кивнул так, словно тот уходил куда-нибудь на несколько минут, но разговора по телефону не прервал:
— Ничего не хочу знать! Гранатами, пока гранатами! А петеэровцев перебросьте ближе к дороге! Все!
Талащенко козырнул, собираясь доложить о своем возвращении по всей форме. Но Кравчук отмахнулся, протянул руку:
— Приветствую! Садись, — командир бригады кивнул на раскладную табуретку рядом с собой. — Хотел я тебя, как вернешься, своим заместителем сделать. Но пока придется принимать батальон. — Он закурил, бросил пачку сигарет на колени Талащенко. — Вот так!
— Какой батальон? — спросил тот, закуривая.
Кравчук вздохнул.
— Свой! — Он посмотрел на Талащенко красными усталыми глазами. — Бельский четверть часа назад тяжело ранен. И вывезти невозможно. Санитарную машину штабную послал, накрыли, сволочи!..
— На танке надо!
— Вот ты поезжай на танке и принимай батальон! Поедешь на моем танке! — Кравчук почему-то усмехнулся. — Есть такая штатная бронеединица — танк командира бригады. И Вельского пусть на нем вывезут. А твоя задача одна! отбить контратаки и принять вправо, в общем направлении на Арсенал. Вся документация там есть.
— Еду, — поднялся Талащенко.
— Н-да, вот она, наша судьбишка-то! Бельскому майора дали, только сегодня приказ нашим кадровикам пришел. А тут такое дело.
Открыть крышку люка и посмотреть, что делается на улице, было невозможно. Машина содрогалась от рвущихся рядом снарядов и от собственных выстрелов. Снаружи о броню то и дело звякали осколки и, визжа, рикошетили в сторону. Каждую секунду Виктор ждал прямого попадания в свою «тридцатьчетверку» и думал, как же тяжко сейчас пехоте, державшейся в зданиях шестьсот второго квартала. Он торопливо отыскивал цели, внимательно прослеживал каждую трассу пулеметных очередей со стороны батальона Бельского — трассирующими пулями пехота указывала цели танкистам.
Командир орудия сержант Беленький спокойно выслушивал отрывистые, быстрые команды Мазни коза и секунду-две спустя отвечал: «Готово! » Осколочными били по немецкой пехоте, фугасными — по огневым точкам, бронебойными — по танкам. Но результаты огня установить было трудно: и в квартале, занятом батальоном, и на стороне противника все гремело, свистело, ухало и рвалось, там и здесь что-то дымилось и горело, не переставая стучали пулеметы, звонко схлестывались автоматные очереди.
Машина Снегиря, изредка передвигаясь с места на место, находилась в противоположном конце переулка, на левом фланге батальона. Ленский и еще один экипаж стояли дальше, прикрывая пехотинцев с обнаженного фланга, выходившего к закопченным заводским корпусам, которые еще были заняты немцами. Эти две «тридцатьчетверки» Мазников не видел и почти каждые пять минут связывался с Ленским по радио.
— Работаем! — угрюмо отвечал тот. — Хватает! Бьют, сволочи, спасу нет! Мечусь туда-сюда... Но пока цел.
Совсем рядом с «тридцатьчетверкой» Мазникова ухнул снаряд. Машину качнуло.
— Прямо три «тигра»! — доложил по ТПУ Петрухин. — На нас идут, товарищ капитан!..
— За маску! Быстро!
Петрухин дал задний ход. Танк отошел за угол дома, но встал так, чтобы можно было наблюдать за противником и вести огонь.
Поглядев в окуляр перископа, Виктор увидел, что «тигр» остановился посередине улицы, повернувшись к «тридцатьчетверке» левым бортом и загородив дорогу двум остальным машинам. У него перебило левую гусеницу. Надо было успеть выстрелить, пока немецкий танк не развернул орудия.
Беленький сунул в казенник пушки снаряд, доложил: «Готово! » Виктор уточнил наводку и сам нажал электроспуск. Снаряд попал «тигру» под нижний срез башни. Бледный в свете солнца сноп огненных брызг взметнулся над тяжелой броней. Орудие немецкого танка, которое только что разворачивалось влево, замерло.
Артиллерийский огонь из тылов бригады стал сильней. Автоматно-пулеметная перестрелка слева, где немцы настойчивее всего пытались атаковать батальон Бельского, постепенно затихала.
В наушниках с хрипом щелкнуло, послышался голос Петрухина:
— Товарищ гвардии капитан, разрешите люк открыть? Жара, как в парной!..
— Открывай! Устроим маленький сквознячок.
Внутри танка действительно было очень жарко. Виктор решил открыть и свой люк. Тяжелый стальной диск, скрипнув петлями, увесисто громыхнул о броню башни. Потянуло прохладой.
Сняв пахнущий кожей, потом и резиной шлем, Виктор долго глядел в безоблачную, чуть белесоватую синеву неба, почти в самом зените прочерченную двумя параллельными, медленно тающими белыми линиями. Видно, недавно вдоль Фаворитенштрассе прошла к центру Вены пара истребителей.
— Ребята! — крикнул вдруг кто-то снаружи. — Танкисты!
По царапающим звукам Виктор догадался, что этот «кто-то», скользя и срываясь, пытается взобраться на броню танка. Он привстал на своем сиденье, высунулся из люка. Внизу, так и не сумев подняться на надкрылок, стоял злой розовощекий мальчик в распахнутом ватнике, без пилотки. Под ватником над левым кармашком его грязной хлопчатобумажной гимнастерки поблескивала на алой ленточке небольшая выпуклая Золотая Звездочка.
— Слушай, друг, — заговорил мальчик, — у нас комбата ранило. В обе ноги и в грудь. В тыл надо отвезти, а? Помоги! Дай машину. Или вот на своей. Час, больше не понадобится. У нас «виллис» был, изуродовало...
Однажды Мазников уже видел где-то этого человека. Пока тот говорил, он пытался вспомнить, где именно. И вспомнил — в Буде. Тогда рота Мазникова поддерживала его, этого лейтенанта или старшего лейтенанта, роту автоматчиков. Он даже вспомнил его фамилию — Махоркин.
— Не могу, — как можно мягче сказал Виктор. — Ваш же фланг открою. Не могу исправные машины посылать в тыл. Не проси. За это под суд..,
Махоркин подскочил:
— Да ты... Ты знаешь... Комбат же умирает! А ты... Ты суда испугался? А если б тебя так, а? Пехота б не бросила!
— Повезешь? — лейтенант потянулся к кобуре за пистолетом. — Повезешь?
— Дурак! Чего за пушкой полез? Спрячь! — не меняя позы, сказал Виктор. — Иди лучше перевяжи своего комбата и вызывай машину из санроты. Вывози, пока утихло.
— Да ты послушай, капитан, — уже тише и умоляюще продолжал Махоркин, обезоруженный его спокойствием. — Ну хоть до КП бригады отвези.. Тут километра полтора... Вон там заводишко какой-то. Договорились?