— Где ваш столик?
— Вон там.
— Я провожу вас. Можно?
— Как хотите.
— А этот полковник... Он не отправит меня в штрафной батальон?
— По-моему, вы шутите не очень удачно.
— Пожалуй... Извините меня.
— А почему вы не танцуете, товарищи? — спросила Ниночка, вернувшись к своему столику.
— Впереди еще много времени,— сказал Краснов.— Успеем. Вам налить вина?
— Нет, спасибо.
— Налейте мне, — вдруг попросила Катя.
Талащенко посмотрел на нее, стараясь поймать ее взгляд. Но Катя сидела, опустив голову, внимательно разглядывая бокал.
— У вас тут где-то наш начальник штаба лечится, — обернулся к Никитиной Краснов. — Капитан Никольский...
— Знакомая фамилия. Хотите его навестить?
— Надо бы проведать и поздравить... Тут в зале я его не видел.
Ниночка усмехнулась.
— И не увидите. У него совершенно другие интересы. Идемте, покажу.
Они вчетвером вышли из зала в прохладный, слабо освещенный коридор, спустились по лестнице на первый этаж и оказались в конце здания. Здесь было тихо и пусто, и только за одной дверью горел свет.
— Сюда, сюда, — зашептала Никитина, смеясь одними глазами. — Но, пожалуйста, тихо, а то спугнем.
Она подвела всех к тускло светившейся двери. В одном месте марлевая занавеска изнутри была надорвана по шву, и Краснов сквозь эту щель увидел Никольского. Одетый в синий халат, тот сидел лицом к двери, положив вытянутую перебинтованную ногу на табуретку, и тасовал карты. Напротив, в мягком кресле, сидел его партнер. На столе, среди кучи бумажных денег, стояла бутылка и налитые наполовину стаканы.
— В картишки перебрасываются, — обернулся Краснов к командиру батальона.
Никитина пояснила:
— С нашим начальником аптеки.
Талащенко тоже посмотрел сквозь занавеску, покусал ус.
— Ясно. Пошли обратно. Обойдется без поздравлений.
Было около трех, когда в зал вошел начальник разведки корпуса подполковник Богданов, в шинели, еще мокрой от снега. Гурьянов и Дружинин поднялись ему навстречу, и всем стало ясно, что они его ждали.
Снимая перчатки, Богданов что-то негромко сказал генералу.
— Понятно, — окая, кивнул командир корпуса. — Хорошо, пойдемте. А люди пусть веселятся, пусть веселятся! — обернулся он к оказавшемуся поблизости Стрижанскому. — Продолжайте, товарищи!
Но веселье как-то сразу увяло и сникло — действительность, о которой люди забыли в эту ночь, безжалостно и властно напомнила о себе. Зал стал потихоньку пустеть.
Одним из первых ушел со своим замполитом полковник Гоциридзе. И тотчас же, пожав руку загрустившей Аллочке, исчез Костя Казачков. Поднялись за своим столиком командир мехбригады гвардии полковник Мазников и его начальник штаба гвардии подполковник Кравчук. Ушли в батальон Краснов и Талащенко.
В зале остались только работники медсанбата да несколько легко раненных, «ходячих» офицеров. Пожилой солдат из хозяйственного взвода собирал со столов посуду. Аллочка с самым серьезным видом пыталась дотянуться до конфеты, висевшей на елке. Заложив руки за спину, возле одной из картин задумчиво стоял подполковник Стрижанский.
— Ты переночуешь здесь? — спросила у Кати Никитина и посмотрела на часики.— О! Уже четыре!..
— Если можно...
— Что за вопрос!
Они сидели за столиком вдвоем. Катя подняла свою рюмку, в которой оставалось немного вина, прищурившись, посмотрела через нее на свет:
— Нехорошо как-то...
— Что, влюбилась?
— В кого?
— В кого! В этого майора!
— Глупости, Нина!.. Глупости.
В маленькой комнате на первом этаже вместе с Никитиной жили Аллочка и еще две медсестры. Одна из них уже спала, согнувшись калачиком и отвернувшись от света к стене. Аллочка раздевалась.
— Явились? — подняла она голову.— Хоть бы вина с собой захватили. Выпить хочется.
Ниночка усмехнулась:
— Иль Костя Казачков обидел?
— Не обидел. Все только посмеивается... Лапочка! Эскулапочка!..
— Наука! Поменьше к нему липни! — Никитина достала из своей тумбочки две чистые простыни, подала их Кате: — Стели вон там. Наша Сонечка и в будние дни дома не ночует. А по праздникам тем более. Можешь спать спокойно, никто не прогонит.
Она задула свечку и, подойдя к окну, подняла маскировочную штору из плотной черной бумаги. В комнату хлынул холодный лунный свет.
— Ой, девочки! Как красиво! Посмотрите!
Окно выходило в парк. В сине-сиреневой мгле белели заснеженные деревья, с двух сторон подступавшие к широкой нехоженной аллее. Высоко в облачном небе стояла луна, и ее зеленоватый свет искрился в густых ветвях, поникших под тяжестью облепившего их снега. Было очень тихо. Казалось, прислушайся — и услышишь шорох падающих с деревьев снежинок...
— Снег, деревья, лупа,— вдруг словно самой себе сказала Никитина.— А на передовой сейчас умирают люди...
Она отошла от окна, села на койку, начала снимать праздничные туфли.
В углу всхлипнули.
— Катька, не реви,— устало попросила Никитина.— И без тебя тошно!..
— Хорошо, не буду,— ответила Катя, но у нее не хватило сил сдержать слезы.
Ниночка швырнула туфли на пол:
— Ну и я сейчас тоже начну!
— И я,— дрожащим голосом отозвалась Аллочка.— И я ка-ак зареву-у-у...
Богданов ездил в штаб армии уточнить обстановку, пополнить сведения о противнике и выяснить, по возможности, перспективы. Кроме всего этого, вернувшись, он привез еще устный приказ командующего держать части корпуса в полной готовности, на длительный отдых не рассчитывать и максимально использовать время для доставки боеприпасов и ремонта техники — танков, самоходных артиллерийских установок и орудий.
Выслушав доклад начальника разведки, Гурьянов взглянул на часы:
— До шести тридцати отдыхайте. Ровно в семь прошу ко мне.
Богданов ушел. Генерал поднял трубку полевого телефона и приказал дежурному срочно вызвать начальника артснабжения и зампотеха.
В дверь постучали,
— Да!
— Чай, товарищ генерал... Вы приказали,
— А! Да, да,— вспомнил Гурьянов.— Спасибо.
Поставив на стол два стакана крепкого чаю и накрытую салфеткой тарелочку с сухарями, повар прищелкнул каблуками.
— Разрешите, товарищ генерал, с Новым годом поздравить! С новым счастьем!
— Спасибо, старшина. Тебя также! Спасибо.
Гурьянов замолчал, думая, когда успевает этот пожилой человек, его повар, спать: днем — на ногах, среди ночи тоже на ногах. И всегда бодр, чист, исполнителен.
Когда начальник артснабжения и заместитель командира корпуса по технической части прибыли, в комнате уже сидели Дружинин и Заславский.
— Как с ремонтом танков? — спросил генерал.
Зампотех, высокий, нездоровой полноты человек (у него было больное сердце), тяжело дыша, поднялся,
— На сегодняшний день...
— Сидите,— перебил его Гурьянов.
Зампотех сел.
— На сегодняшний день,— продолжал он,— отремонтировано двенадцать машин. С колесными лучше.
— Именно?
— Вышло из ремонта шестьдесят два процента всех поврежденных.
— Лучших ремонтников представьте к награде,
— Есть!
— Будьте любезны, Тимофей Васильевич,— поднял голову Заславский,— сколько нужно времени, чтобы закончить с танками?
— Суток пять-шесть. Заводские нормы мы намного перекрываем. Ремонтники работают как черти. Извините за сравнение.
Гурьянов повернулся к начальнику артснабжения.
— Сколько БК мы имеем в среднем на орудие?
Тот, поднявшись, назвал цифру,
— А как с доставкой?
— Машины автобата делают по четыре рейса в сутки. Но все равно не хватает.
— Возьмем в бригадах.— Гурьянов взглянул на Заславского.— Передайте мое приказание всем командирам бригад: выделить артснабжению корпуса по десять транспортных машин!
Начальник штаба записал несколько слов в свою полевую книжку.
— Все свободны!
Ровно в семь ноль-ноль в кабинете Гурьянова собрались командиры частей и офицеры штаба.