Повернули направо, и сразу же за углом дома водитель притормозил. Метрах в ста догорало трехэтажное каменное здание. В его окнах, густо дымясь, шевелилось косматое рыжее пламя. Рядом на круглой афишной тумбе трепыхались на ветру желтые клочья какого-то объявления на двух языках, немецком и венгерском. Верх тумбы был выщерблен снарядом.
Придерживая планшетку, Мазников вылез из машины, быстро зашел в подъезд напротив. Еще вчера вечером, в ярком свете зарева, он приметил это место по размашистой надписи чем-то черным: «Проверено, мин нет. Щегольков». Чуть ниже этой надписи теперь была выведена другая: «Проверено, бору тоже нет. Авдошин». Этот «ориентир» обозначал командный пункт первого мотострелкового батальона. Оставалось только пройти во двор и свернуть во входной тамбур полуподвального этажа,
Талащенко, согнувшись, сидел на корточках под широкой лестницей и хрипло кричал в телефонную трубку:
— Слушай, Братов! Что там у тебя? Громче! Громче, говорю! Эге! Батарею! С батареей, извини за выражение, и дурак возьмет. Нет у меня сейчас батареи. Поддерживает Бельского!.. Ты куда вышел? К перекрестку? Ну добре!..
Увидев командира бригады, он сунул трубку телефонисту, распрямился.
— Как дела? — не дав ему доложить, спросил Мазников.
В его голосе Талащенко почувствовал усталость и раздражение. Командир бригады наверняка был недоволен тем, что батальон, упершись в один из ключевых кварталов, всю ночь протоптался на месте, в то время как его соседи, хоть и медленно, стараясь не оголять флангов, но все-таки продвигались в общем направлении к горе Святого Геллерта.
— Пытаемся выйти к площади, товарищ гвардии полковник, — невесело сказал командир батальона.
Мазников достал из внутреннего кармана шинели очки:
— Давай-ка по карте разберемся.
Во дворе около самого тамбура со звонким металлическим треском разорвалась мина, потом другая. Голубовато-розовое пламя ярко осветило грязные, в затоптанном снегу, ступеньки и стену дома напротив. В проем двери, громко ругаясь, влетел Бельский и стал разглядывать только что пробитую осколком полу полушубка.
— Ты чего явился? — недовольно спросил Талащенко. — Телефона нет?
— Да тут недалеко, решил сам. — Бельский наконец разглядел в полутьме подъезда командира бригады. — Разрешите доложить, товарищ гвардии полковник?
— Слушаю.
— Делегация со мной. От местного населения. Еле живы... Разрешите?
— Кто такие?
— Одну минутку, извините, — командир роты выглянул из двери и махнул кому-то рукой.
В тамбур, пригибаясь, быстро вошли пожилой темнобородый человек в темном пальто, без шляпы и мальчишка лет четырнадцати, в драном лыжном костюме неопределенного цвета.
— В чем дело, капитан? — с раздражением спросил Мазников.
— Доложите все полковнику, — приказал чернобородому командир роты.
— Вы позволите, господин полковник? — по-русски, почти без акцента, спросил тот.
— Слушаю.
Где-то очень близко опять увесисто ухнула мина. Чернобородый оглянулся на дверь, потянул мальчика за рукав в глубь тамбура.
— Насколько я понимаю, войска господина капитана, — он галантно поклонился в сторону Бельского, — намерены выбить противника из дома на углу этой улицы и приготовили пушки...
Командир бригады перебил его:
— Откуда вы знаете русский язык?
— О! — мадьяр горестно качнул головой. — Я знаю еще шесть языков: польский, сербский, чешский, английский, немецкий и испанский... Было время, когда я читал в университете славянскую филологию. Но потом, после победы Гитлера в Германии... Сами понимаете... Меня выгнали с благословения его высокопревосходительства регента... Потомки княжеского рода Эстергази приютили меня, взяли к себе библиотекарем;..
Он покосился на Талащенко, который доставал из пачки сигарету. Комбат понял этот взгляд, протянул чернобородому пачку..........
— Благодарю, господин майор... Этот дом, о котором я только что говорил, — продолжал он, закурив, — принадлежит одной из ветвей семейства Эстергази по женской линии, людям по-своему высокой культуры, потомкам тех, у кого когда-то жил и работал великий Иосиф Гайдн... Правда, их давно нет в Венгрии. Как только началась война, они эмигрировали в Америку... Но осталась ценнейшая библиотека, собрание фарфора... Наци не успели все взять, только картины, по личному приказанию Геринга. — Он стал говорить сбивчивей, взволнованней, но по-прежнему на слишком правильном русском языке. — О, я понимаю, есть военная необходимость... Когда говорят пушки — молчат музы. Но... Этот дом — исторический и архитектурный памятник. Он построен полтора века назад, может быть, даже больше... В нем бывали Михай Верешмарти, Арань, Ференц Лист... И там — ценнейшая библиотека, около пятидесяти тысяч книг...
Командир бригады движением руки остановил его:
— Прошу покороче. Ваша просьба?
— Нельзя губить этот дом, господин полковник! — мадьяр вдруг повалился на колени. — Нельзя губить! Нельзя! Нельзя! Разве книги?.. Разве вещи?..
Бельский подскочил к нему, поднял, с упреком сказал:
— Додумался тоже!
В тамбуре подъезда стало тихо. Мадьяр достал из кармана пальто клетчатый носовой платок, вытер глаза.
— Мы не можем ждать, пока немцы сами уйдут из этого дома, — сухо сказал Мазников. — Бельский, что у них там?
— Крупнокалиберные пулеметы на очень выгодных позициях. На втором этаже. Всю роту положат.
— Мой Лайош проведет вас, проведет! — горячо заговорил мадьяр. — Через двор надо пройти, сзади. Лайош знает все, знает тут каждую щель...
Он повернулся к мальчишке и спросил у него что-то по-венгерски. Тот кивнул.
Командир бригады взглянул на Талащенко:
— Как решим?
— Можно попробовать.
— О! Благодарю вас! — метнулся к нему чернобородый. — Венгерский народ скажет вам спасибо!.. Благодарю вас!
— Ладно, ладно... Бельский, бери хлопца, и давай! Только посмотри все, По телефону доложишь.
— Ясно!
— А ты, папаша, пока останешься тут.
— Я понимаю, — горько улыбнулся мадьяр. — Вы опасаетесь ловушки, провокации... Совершенно напрасно. Я честный человек. Я... Я жертвую своим единственным внуком...
Он подошел к мальчику, обнял его, поцеловал в голову и сказал только одно короткое слово. Можно было без перевода понять, что это слово «иди». Потом повернулся к Мазникову, начал нерешительно, словно стыдясь:
— Я понимаю, это неприлично. Ни к месту. Но мой Лайош... Он двое суток ничего не ел. Угостите его. Хлебом. Совсем немного хлеба, и больше ничего. Я старик, а ему надо расти. Молодой неокрепший организм.., Мальчик изучает языки. Теперь мы начнем русский..,
— Саша! — позвал Талащенко.
Зеленин возник откуда-то из темноты под лестницей, вытянулся, как на строевом смотру. Одна штанина его пестрого маскхалата была заправлена в сапог, другая свисала до самого пола.
— Накорми чем-нибудь этих... товарищей. Найдется?
— Найдется, товарищ гвардии майор! Факт, перед заданием надо заправиться, как положено. — Зеленин подмигнул Лайошу: — Пошли! И ты, папаша! Сейчас мы быстренько организуем,
Авдошин появился из-за горы битых кирпичей, покрытый бурой пылью и от бездействия злой.
— По вашему приказанию, товарищ гвардии капитан!
— Вот что, сержант, — раскуривая отсыревшую папиросу, взглянул на него Бельский. — Домик этот приказано из орудий не трогать. Сверху приказано. Исторический памятник, говорят... А заткнуть глотку немцам надо,
— Ясно!
— Возьми тройку хороших ребят, и с богом! Проводит вот этот парнишка. — Бельский кивнул па притулившегося в уголке комнаты Лайоша. — Надо с тыла зайти. Минометчики пока постреляют, прикроют, когда вам улицу придется переходить. Понял?
— Проще пареной репы, товарищ гвардий капитан.
— Кого возьмешь?
Помкомвзвода прикинул что-то в уме.
— Бухалова, — наконец сказал он и, заметив, что командир роты поморщился, пояснил: — Он здорово гранаты бросает, Как по заказу. Коробкина еще возьму и Отара Гелашвили.