В шестом часу начало темнеть. Виктор спустился вниз, нашел лопату с обломанной рукояткой (он приглядел ее в льнем углу сарая еще днем), вышел и завернул за угол.Здесь на покатой полянке был до войны, судя по всему, виноградник. «Другого места я сейчас не найду для тебя, старшина. И никакого памятника тебе не поставлю. Буду жив, приду сюда вместе со своей ротой. Тогда и отдадим мы тебе все воинские почести. Ты заслужил их, славный наш «бог вождения»! А пока прости... »
Копать было трудно. Тяжелая мокрая земля налипала на лопату. Пот заливал глаза. Небритые щеки, подбородок и шея зудели. Только через час стали вырисовываться очертания могилы. Но рыть стало еще трудней. Попадались камни, тягучая глина больше, чем раньше земля, налипала на лопату, и ее приходилось счищать почти ежеминутно. Небо быстро темнело, подул ветер. Но гул артиллерийской стрельбы на севере не смолкал по-прежнему.
«Нам еще повезло, — думал Виктор. — Набрели на этот хуторок в стороне от шоссе... А то бы... »
Когда совсем стемнело, за сараем, в самом начале бывшего виноградника, появился маленький, почти неприметный холмик. Виктор несколько минут молча постоял над ним, потом поднялся на чердак, взял автомат Свиридова и его документы, ощупал свои карманы. Партбилет и офицерское удостоверение были на месте.
Внизу он закинул автомат за спину, поправил шлем, помедлил секунду-другую, словно еще раздумывая, идти или не идти, — и шагнул к воротам.
Старшина оглядел Авдошина со всех сторон, строго и придирчиво, как солдата-первогодка перед увольнением в город. Он даже отошел подальше, чтобы издалека одним взглядом окинуть всю фигуру нового офицера, и, наконец, поглаживая свои огненные усы, заключил:
— Порядок, Иван Ермолаевич! Обмундированьице подогнано вроде как по спецзаказу. Генералам в военторговских мастерских так не шьют. Вот погоны только по твоим богатырским плечикам немного коротковаты...
— Сойдет!
— Пока сойдет, а потом по размеру подберем.
Достав из кармана свой полтавский кисет и бумагу, Авдошин присел на завалинку дома, в котором обитал со своим хозяйством старшина, щурясь, посмотрел на небо. Сегодня оно впервые было по-весеннему синим, и впервые бежали по нему не тучи, а ослепляюще белые, быстрые, кудрявые и легкие облака.
Никандров, не торопясь, тоже свернул самокрутку, прикурил от протянутой Авдошиным зажигалки.
— Махорочка, это дело! Не то что паршивые трофейные сигаретки! Говорят, немцы их из сушеной капусты делают. Не слыхал?
— Не слыхал. А паршивые — точно!
— Н-да!.. Так-то она, жизнь-то, Ванюша, и идет! Всё вперед. Тебе теперь бы сняться при орденах и медалях да в новом звании и карточку домой послать. — Старшина поглядел на синее облачко махорочного дыма, проводил его взглядом. — Варваре очень бы приятно было. — Он усмехнулся. — Помню, как тебе от нее перепадало!.. Письмо-то давно было?
— Да уж недели три ничего нету. Как эта каша тут заварилась, я еще до того получил. Ответил. И вот больше пока нету.
— Беспокоиться нечего. С ними там ничего не случится. Сеять небось готовятся, да огородишко свой...
— Я и не беспокоюсь.
— Когда выходите?
— В двадцать ноль-ноль.
— Опять в оборону?
Авдошин поднялся, отряхнул новые синие диагоналевые брюки:
— Я, Степа, не в курсе. Но по всем законам уже наступать должны. Говорят, где-то наш фронт уже наступает. Под этим... Секер... Секеф...
— Секешфехерваром? — с трудом выговорив это название, подсказал старшина.
— Во-во, точно! Кто-то из наших офицеров рассказывал, кажется, гвардии капитан Краснов. Так что и мы, видать, долго на отдыхе не задержимся.
Батальон погрузился на машины в сумерках. Небо почти совсем очистилось от облаков, и низко на западе висел у самого горизонта молодой лунный серп — мирный и веселый. Кое-где над темными горбатыми деревенскими домиками поднимались сизо-синие дымки. На соседней улице перекликались солдаты прибывшей сегодня утром кавалерийской части, где-то играли на гармошке...
Месяц быстро зашел, стало темней, ярче засверкали в небе звезды, по всей земле разлилась ночная прохлада, которая к утру, похоже, обещала даже легкий морозец. Видно, последний морозец уходящей зимы. Впереди, куда, вытянувшись по правой стороне шоссе, двигалась колонна, изредка слышалась перестрелка, доносился гул артиллерии, и небосклон там временами бледнел, озаренный не видимой за горизонтом осветительной ракетой.
Неожиданно шедшая впереди машина остановилась. Шофер, с которым Авдошин сидел рядом в кабине, тихо ругнувшись, рванул ручной тормоз. В голове колонны мигнул сначала красный, потом зеленый свет фонарика. Немного погодя снова вспыхнул красный и начал перемещаться по вертикальной линии вниз — вверх, вниз — вверх.
— Офицеров собирают, — пробормотал шофер. — Видать, прибыли.
— Похоже, — отозвался Авдошин, открывая завизжавшую в петлях дверцу кабины. — Сейчас уточним.
Командиров взводов и рот собирал Бельский. Он встретил батальон на подходе к району, где этой ночью должна была сосредоточиться вся бригада.
— ... Болото, — говорил он капитану Краснову, когда Авдошин подошел. — Армейский саперный батальон настилает гати, переправу для танков.
— Утром двинемся? — спросил замполит.
— Еще не известно. — Бельский оглядел собравшихся. — Командиры рот все?
— Все.
— Ладно. Тут и говорить-то, собственно, нечего. Сейчас разгружайтесь и налево. Маяки расставлены. — Он усмехнулся. — Квартирки высший класс! Ни одного целого дома. Название деревни помните? Шарсентагота. Начальник связи!
— Я! — откликнулись из темноты.
— Твое хозяйство прибыло?
— Прибыло, товарищ гвардии капитан!
— Давай разворачивай и тяни нитку. — Бельский снова осмотрелся. — Командирам рот и взводов по прибытии на место оставить за себя старших и явиться в штаб батальона! Не позже двадцати трех ноль-ноль!
— И всем парторгам рот! — добавил Краснов. — У меня есть к ним дело.
— Все? — спросил Бельский и сам ответил: — Все! Выполняйте!
Тихо переговариваясь, покряхтывая, изредка переругиваясь, автоматчики авдошинского взвода нехотя вылезали из кузова, притоптывали замертвевшими ногами, брякали касками, котелками, прикладами автоматов. Машины уже начали разворачиваться, собираясь в обратный путь.
— Поскорей, хлопцы, поскорей! — крикнул пробежавший мимо в конец колонны Лазарев. — Тут постреливает.
Немцы действительно начали обстреливать дорогу, но снаряды рвались пока далеко впереди, примерно в полукилометре от того места, где остановилась голова колонны. Заурчали моторы грузовиков, послышались какие-то команды, и колонна, по соблюдая ни скорости, пи дистанций, тронулась обратно.
Авдошин повел взвод влево от дороги, на негромкие глухие голоса. Там собирался весь батальон. Под ногами хлюпала жидкая грязь. Узенькая извилистая тропка была еле видна в темноте.
— Сюда, младший лейтенант, направо, — услышал Авдошин рядом с собой голос замполита. — Сейчас будет мостик...
— Ясно, товарищ гвардии капитан! — Он обернулся, придержал шаг, спокойно, не повышая голоса, скомандовал: — Под ноги!
Пропуская растянувшийся гуськом взвод, Авдошин и Краснов остановились. Солдаты шли не торопясь, тяжело ставя ноги в невидимую чавкающую жижу. Кто-то снова предупредил:
— Под ноги!
Когда взвод прошел, замполит взял Авдошина под руку.
— Идут дела, начальник?
— Потихоньку, товарищ гвардии капитан.
— И Москва не сразу строилась! Народ-то у тебя ничего?
— Народ хороший! Только вот неловко как-то, товарищ гвардии капитан, со званием этим. Обошлось бы и без него. А то ведь я нигде не учился, образование у меня какое, сами знаете. И вдруг — младший лейтенант! Несоответствие получается.
— А по-моему, полное соответствие! Воюешь ты хорошо, взводом уже давно командуешь, тактику, как говорится, на собственном фронтовом опыте учил. Тебе и погоны на плечи! А насчет дальнейшего образования уж после войны придется... Будет все хорошо, пошлем тебя учиться.