Стеклянное фойе главного корпуса мерцало холодным таинственным светом. Через высокие прозрачные двери Юка с интересом рассматривала больничный интерьер, больше напоминающий недорогой отель.
Чуть ниже строгой траурной вывески располагался звонок с указующей на него жирной стрелкой. Юка несколько раз тянулась к заветной кнопочке, но каждый раз отдёргивала руку. Что-то не давало ей рискнуть заявить о себе, несмотря на окоченевшие ноги.
Меж тем, у Анчи появились две не менее габаритных подружки – кавказские овчарки. Они недовольно подгавкивали и с подозрением косились на Юку. Как только девушка делала любое движение, охранницы начинали угрожающе рычать. Очумевший от женского общества Анчи вовсе не думал кидаться на защиту новой хозяйки, а заискивающе вилял хвостом, пытаясь понравиться серьёзным дамам.
В отчаянии Юка не только принялась трезвонить в звонок, но и стучала в толстое дверное стекло и даже кричала: «Эй, есть кто живой?!» Но никаких признаков жизни в фойе не наблюдалось. Снаружи наоборот нагнеталось волнение – собаки стали суетиться и лаять. И вдруг, все вместе ринулись в сторону, откуда слышался громкий скрип шагов по снегу.
Из-за угла навстречу собакам энергично вышагивал крупный человек в больших валенках, лохматом тулупе и шапке-ушанке. Сторож был вооружён совковой лопатой и решительно боевым настроением:
– Этт чо тут?! Чего шумишь? Посещений нету – карантин.
К бесконечному удивлению, грозный секьюрити оказался женщиной. Несмотря на гренадёрский рост и низкий хрипловатый голос, перепутать было невозможно, над Юкой возвышался крупномасштабный экземпляр прекрасной половины человечества.
– Извините. Я тут лечилась когда-то давно, когда маленькая была. Вот приехала… мне очень важно узнать…
– Третий десяток лет туточки на службе, а тебя чо-та не припомню. Как звать?
– Юка, то есть Юкка Тадоева, – неожиданно для самой себя вдруг заявила девушка и протянула блюстительнице порядка мятый листок со статьёй о девочке-Маугли.
На сказанное служивая великанша отреагировала неадекватно. Она резко подпрыгнула к девушке, крайне удивив собак. Скинула толстые рукавицы, которые повисли на резинках, как у гигантской растеряхи из детского сада для циклопиков. Повернула Юкино лицо к свету, и старательно вгляделась, будто старалась запомнить каждую мелкую чёрточку:
– Божечки! Божечки святый!! Не может быть!!!
В крохотной пристройке-сторожке царило райское благолепие. Главное: здесь было не просто тепло, а даже жарко. Юка умоталась за день, до костей продрогла в февральском лесу и теперь её разморило. Девушка едва могла шевелить языком. От чая и пирогов с картошкой она и вовсе размякла и «поплыла», чувствуя себя абсолютно счастливой.
Сторожиха тётя Паша была женщиной не просто весомых, а грандиозно весомых достоинств. Если бы не маленькая оплошность в паспорте, где по чистой случайности числилась в женском роде, то она вполне стала бы украшением любого взвода быстрого реагирования. Всё было в ней для ратной службы: сила, мощь, стать, отвага, даже усы и те имелись в наличии.
Но вместо того, чтоб на передовой линии фронта вести за собой в атаку, тётя Паша ворожила на кухне. Она суетилась, потешно кудахтала, то и дело резко всплёскивая могучими натруженными ручищами:
– Я ж помню, какую тебя привезли – этт-ж страсть! Вши заедали! Побрили тебя наголо. От сажи отмыть неделю не могли! Поставят тарелку с кашей, а ты с ложки есть не понимаешь – прям лицом в чашку, и лакаешь, как зверь. Вся моська вечно в каше была. Укол тебе ставят, так ты сёстрам все руки искусаешь, а потом забьёшься в угол и скулишь по-щенячьи. Ужасть!
Докторица твоя удивлялась – за год ребёнок из животины в человека превратился! По уму потом всех своих одногодок обогнала! Помню, как ты постоянно другим детям вслух книжки читала. Оставят тебя за воспитателя – и никаких забот.
А уж заживало-то всё на тебе – прям, как на собаке! Ой, прости-прости! Нет, ну, правда, два сегмента были осеменены, – со знанием дела заявила тётя Паша, примеряя на себя личину главврача, – сначала думали, что без операции не обойтись. А потом локализовали медикаментозно… и привет – закальценирвалося всё!