Юленька между тем повернула ко мне своё лицо и спросила:
— Вы считаете, что я странная?
Я сразу понял, что Анфиса передала наш разговор на кухне Юленьке. Да, язык у кухарки без костей. Я это понял уже, когда она про Анистова и его жену мне без обиняков рассказала.
— Моя странность в том, что я воспитана по-другому, в отличие от многих девушек моего возраста. — Я предположил, что Юленьке не больше восемнадцати. — Я выросла среди лесов и озёр, а не городской суеты. Я слушаю пение птиц, а не радио. Я не смотрю телевизор, предпочитаю прогулки по саду вечеринкам в клубе. И я люблю играть на фортепиано, сидя дома, а не проводить время с сомнительными друзьями на тех же вечеринках.
Она наиграла ещё одну красивую мелодию, но теперь уже быструю, и я наблюдал как легко её тоненькие пальчики скользят по клавишам, оставляя восхитительные звуки от своих прикосновений.
— Но Вы тоже странный, — тихо сказала она, когда последний звук мелодии затих в комнате.
— Отчего же? — Удивился я, ведь решительно ничего странного во мне не было. Я обычный лентяй, простой путешественник и как это говорили раньше повеса, а теперь бабник. Порочный и испорченный, но обычный.
— Вы слишком красивы, — робко ответила она, не глядя на меня, но глядя лишь на свои изящные пальцы, лежащие на клавишах неподвижно теперь.
— И в этом моя странность? Но это же смешно.
Она вскинула свою светлую головку и мотнула кудряшками.
— Именно, именно! И это отнюдь не смешно. Как можно быть до странности таким красивым, у меня не укладывается это в голове. Ваш взгляд полон решимости, жизни, выражение лица смелое, а в глубине глаз что-то дерзкое и тоже до безумия смелое. Вы и сами не понимаете всей своей красоты, господин Громов. И это тоже странно. Ведь наверняка я не первая, кто говорит Вам о Вашей внешности.
Она с таким жаром и убеждением произнесла эту тираду, что я невольно улыбнулся. Уверила себя, что до странности красив. Разве это не чудно?! Такой наивности и искренности я уже давно не встречал на своём жизненном пути, а повидал я достаточно много разного… Низменные пороки населяют этот мир, и я сталкивался с ними (разными по содержанию, но в сущности пороками и являющимися) да и сам не раз переступал черту. С такой точки зрения я не герой, а скорее злодей. Плохие поступки оставляют след на внешности. И след этот явно не хороший. Вряд ли я являюсь исключением.
— Вы как герой романа, мистер Громов. В Вас всё, что есть в них.
Как же она ошибалась. Милая, молодая девушка, выросшая среди лесов и озёр.
— Расскажи мне свою историю, Юленька, — попросил я, чуть придвинувшись, и в конце концов опустился рядом с ней на соседний стул. — Расскажи о своей жизни.
Она немного отстранилась, боясь, такой близости между нами и удивленно посмотрела на меня:
— Вам интересна история моей жизни?
— Да, почему нет? Ты мне интересна и твоя жизнь тоже.
— Мы так мало знакомы…
Что с того, что мы мало знакомы? Можно же познакомится ближе. Я этого хочу, да и она, уверен тоже, хоть и смущается. Я припомнил сейчас одну историю из моей жизни. Произошла она еще, когда я не работал даже в журнале. Мне встретилась одна особа, которая тоже смущалась. Но смущение её было лишь уловкой, чтобы заманить меня в свои сети. Я сразу её ложь распознал. А на утро ушел, не прощаясь. Так вот в Юленьке я разгадал искреннее смущение. Она не понимала, чем меня, городского, могла заинтересовать девушка, всю жизнь прожившая в сельской местности. А между тем, такие девушки действительно более привлекательны для некоторых, чем городские испорченные дамы. Вот Ада, например, в прошлом жила в городе, пользуясь всеми его дарами, она привлекла меня лишь на короткое время, а затем интерес пропал. Ищи свищи, не доищешься. Как будет с Юленькой, я пока не знал. Но интерес у меня к ней воспылал со всей страстью. Надолго ли? Кто знает…
— Я хочу узнать тебя. Что в этом плохого?
Она пожала плечами. Светлые кудряшки прыгнули, а ямочки снова бросили мне вызов. Я заметил, что этой девушке идет как коса, так кудри. Она очень мила! И опять она перебирала ковер носками туфель. Нервничала, волновалась.