Это ущелье, отделяющее Родопы от Гема, не только было границей между иллирийскими провинциями и Фракией, но и представляло собой рубеж между Римским Востоком и Римским Западом. С высоких горных цепей, легко преодолимых с иллирийской стороны, но крутых и почти непроходимых с фракийской, можно увидеть пространство Запада вплоть до Юлийских Альп и пространство Востока вплоть до Пропонтиды и Босфора118. Юлиан хотел поскорее вновь встретиться с морем, бывшим колыбелью его детских мечтаний. Тем не менее он остановился и даже не пытался идти дальше. Он не рвался во Фракию, где ему предстояло столкнуться с хорошо укрепленными городами, такими, как, например, Филиппополь или Адрианополь, где Констанций разместил большой контингент войск для защиты подступов к столице119. Юлиан счел, что на данный момент достаточно занять Па-де-Сукс и разместить в нем гарнизон под командованием Невитты120. Затем, вернувшись назад, он решил на время обосноваться в городе Наиссе.
Доказав поначалу немыслимую отвагу, не грешил ли он теперь излишней осторожностью? Нисколько. Юлиан знал, что силы, которыми он располагает, включая кельтов и петулантов, слишком малы в сравнении с войсками Констанция. При таких условиях первостепенное значение имело то, будет ли население настроено в его пользу или против него.
Юлиан прекрасно понимал это. Поэтому он посвятил конец октября написанию посланий, задачей которых было обеспечить себя союзниками среди правящих кругов Греции и Италии. До нас полностью дошло только одно из этих посланий. Это — Послание Сенату и Народу Афин, В этом тексте, очень важном для понимания мыслей и действий Юлиана, победитель Страсбургского сражения не ограничивается оправданием своих действий, а предъявляет настоящий обвинительный акт Констанцию, перечисляя все несчастья, которым подверг его император. Он не забыл ничего: ни убийства его семьи, ни конфискации имущества, ни заточения в Мацелле, ни убийства Галла. Это уже совсем не тот тон, каким был написан панегирик в Сансе, и понятно, почему Констанций счел это письмо объявлением войны!
Обрисовав в общих чертах плачевное положение дел в Галлии при его приезде, Юлиан заявляет: «Подробный рассказ о том, что я сделал за эти четыре года, занял бы слишком много времени. Я подведу лишь итог. Когда я был еще только цезарем, я трижды перешел через Рейн. Я добился возвращения 20000 пленных, которых варвары удерживали на другом берегу реки. Два сражения и одна осада121 позволили мне захватить тысячу пленных, причем не тех, кого возраст делает неспособными к службе, а молодых и крепких людей122. К тому моменту, когда я пишу вам это послание, я, благодаря богам, отвоевал у варваров все города, которые мы ранее потеряли. Тогда (то есть до восстания в Лютеции. — Б.-М.) я отвоевал их почти сорок…»
А как он вел себя по отношению к Констанцию?
«Я послал ему четыре батальона отличных пехотинцев, еще два несколько менее подготовленных и два эскадрона отборной конницы… Пусть Зевс и все боги-покровители нашего благородного Дома будут мне свидетелями: мое поведение по отношению к нему было безукоризненно; оно было таким, каким я хотел бы видеть поведение моего сына по отношению ко мне. Я относился к Констанцию с таким уважением, с каким ни один цезарь не относился ни к одному из его предшественников…»
И какова же была награда?
Притеснения, грубые отказы в просьбах, постоянная угроза смерти! Хуже того: отказ удовлетворить законные требования, желание запереть его в Галлии, «как зверя в логове», безнравственный союз с вождями варваров, по условиям которого они должны были спуститься к Альпам, чтобы помочь задушить его!
«Таковы были, о афиняне, — восклицает в заключение Юлиан, — таковы были мои размышления, которыми я поделился со своими братьями по оружию, а нынче излагаю письменно, чтобы все эллины могли с ними ознакомиться. Пусть боги, владыки всего в мире, и далее оказывают мне ту помощь, которую они мне обещали. Да помогут они Афинам получить те благодеяния, которые я буду в состоянии оказать этому городу, и да пошлют ему впредь таких императоров, которые смогут оценить достоинства Афин и будут выказывать им свое благорасположение!»123